Когда я посреди ночи позвонил начальнику службы безопасности, тот почему-то тоже не спал. Я в двух словах обрисовал проблему, объяснил, как важна срочность и «тишина», и уже через пару часов мы сидели в офисе с группой молодых хакеров. Откуда он достал этих ребят - я так и не понял, но парни в два щелчка вскрыли и наши корпоративные сети, и личные контакты Лори. Так что, когда дерьмо хлынуло из всех щелей, у меня впереди был целый день, чтобы нажраться этого по горло. Как говорится - на всю жизнь сыт буду.

— Хорошо, - неожиданно быстро соглашается С’Арэн. - Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы Ш’Ирен не сошел с дистанции. Но, - он тут же почти театрально разводит руками, - не могу пообещать насчет победы. Даже мне не под силу подделать результаты голосования, ты же знаешь.

— Мне не нужны никакие подтасовки, будет достаточно, если ты просто вложишься в него всеми ресурсами, как обещал вложиться в меня. И маленькие грязные секреты твоей дочурки канут на дно самого глубокого ущелья моей памяти. Но, - теперь моя очередь разводить руками, - не могу пообещать, что крыса, которую ты прикармливал у меня за спиной, не захочет поделиться информацией с тем, кто будет готов за это заплатить.

Я нарочно игнорирую попытку С’Арэна вставить еще пять копеек в наш разговор. Что еще обсуждать, если мы и так прекрасно друг друга поняли.

Только когда я уже почти добираюсь до выхода, он вдруг кричит мне в спину:

— Если хочешь знать мое мнение - ты был бы лучшим сенатором, чем любой из этих придурков.

— Возможно, - бросаю, даже не поворачивая головы. - Но мы этого никогда не узнаем.

Я возвращаюсь домой ближе к одиннадцати ночи, когда на улице сумасшедший ливень и просто невероятная гроза. Небо сверкает так, будто где-то там, за черными низкими тучами, у Вселенной очень сильно искрит проводка. От раскатов грома даже у меня - далеко не трусихи! - подрагивают колени, и приходится еще сильнее прижимать к коленям сумку и большой конверт.

Мое бесценное сокровище.

Даже удивительно, что все сложилось… вот так. И помощь пришла оттуда, где я ждала ее меньше всего.

— Маргарита Александровна, - водитель открывает дверцу и раскрывает надо мной огромный черный зонт. Дождь поливает мужчину с ног до головы, а у него выражение лица человека, валяющегося на самом комфортно пляже какого-то Сен-Тропе.

Я выскальзываю наружу - и мы быстрым шагом поднимаемся на крыльцо.

Не думать, почему в доме не горит ни одно окно.

И не думать, почему вдруг я стала называть жилище Коряги - домом.

За открытой дверью горит только пара ночников - и охранник, поинтересовавшись, не позвать ли мне кого-то из помощниц, удаляется. Я осматриваюсь в поисках подсказки, где может быть мой супружец, и замечаю тонкую полоску света под дверью в библиотеку. Делаю шаг - и останавливаюсь, чтобы справиться с раздирающими душу эмоциями.

В таком состоянии я точно снова наговорю чего-то такого, что явно не поспособствует нашему нормальному общению в каком-то обозримом будущем. Ну, в конце концов, когда Коряга вернется на свой политический олимп и мы тихо-мирно разведемся, нам же не обязательно рвать наше общение. Мы вполне можем…

— Я думал, что у меня галлюцинации и мигреневый бред, - слышу знакомый и немного уставший голос и от неожиданности чуть не подпрыгиваю на месте.

Лунник сидит на диванчике недалеко от окна, и свет «моргнувшей» за окном ветвистой молнии добавляет читам его лица какой-то острой аристократичности. Еще бы венок лавровый на голову - и целая статуя Юлия Цезаря, только в рубашке вместо тоги.

То есть, пока я тут мысленно готовила речь и решала, с какой ноги зайти в библиотеку, он все это время преспокойно сидел в кресле и наблюдал за моими тщедушным попытками.

От досады покрепче сжимаю пальцы на плотном картоне, а потом молча шагаю к нему и протягиваю конверт.

— Считайте, что это топор войны, - говорю, как мне кажется, самое уместное в этой ситуации.

Коряга сначала пристально изучает мой «дар», потом поднимается и еще несколько минут с тем же интересом изучает мое лицо. Берет конверт, но уже без особого интереса постукивает им бедро.

— Наверное, Марго, я вас разочарую, но вряд ли у вас получится нанести мне тяжелые физические увечья куском картона, - наконец, говорит Коряга, и я буквально через силу глотаю что-то ядовитое в ответ.

— Наверное, супружец, я тоже вас разочарую, - нарочно копирую его тон, - но я знаю как минимум одного лунника, которому вот этим куском картона можно как минимум крепко зарядить в причинное место.

Коряга немного непонимающе хмурится, и мне приходится отобрать у него конверт, вскрыть и сунуть под нос пачку фотографий. Но даже после этого он не торопится их смотреть.

— От того, что вы на меня так глазеете, - отступаю на шаг, чтобы выйти из-под влияния его подавляющей мою волю энергетики, - во мне ровным счетом ничего не изменится. Хватит делать вид, что я размахиваю перед вами погремушкой, лучше посмотрите, черт подери, что я вам принесла, и возрадуйтесь! И не забудьте поблагодарить Ши за этот… гммм… белый флаг дружбы.

— Белый флаг обычно приносят пораженные, - поправляет Коряга.

— Да ради бога! - топаю ногой. - Не цепляйтесь вы к словам!

Он, наконец, бросает взгляд на фотографии. Что только видит в такой темноте? Приходится достать телефон и посветить ему включенным экраном, потому что есть ли в этом дорогущем девайте фонарик, я пока так и не успела выяснить.

Коряга перелистывает снимки пару раз, по кругу, как будто каждый раз пытается высмотреть там что-то новое. И каждый раз на его лице мелькает такая брезгливость, что я невольно хочу добавить к этому еще и свою личную историю общения с господином… Ларсом, как он теперь себя называет.

— Откуда это у тебя? - Вот теперь удивление на лице Коряги очень искреннее. И он даже снова переходит на «ты», хоть мне это почему-то режет слух. От его галантного «выканья» у меня каждый раз звенит что-то в душе, но, конечно, я луче откушу себе нос, чем дам понять, что мне это приятно.

— Это не у меня, это тебе подарок от Ши.

Лунник щурится. Постукивает углом стопки о раскрытую ладонь.

— А я все думал, почему лицо этого парня кажется таким знакомым. Они вместе учились, я вспомнил.

— Ага. И если вы, супружец, перестанете корчить из себя оскорбленную невинность, то мы можем сделать так, что Лакс отвалится сам, как известно что, присохшее к подошве. А вы спокойно вернетесь в политику.

Коряга молча кладет фотографии на кресло и сует ладони в карманы брюк.

Делает шаг ко мне, но я так стремительно шарахаюсь от него, что он тут же миролюбиво «качается» назад на пятках. Мы так и стоим посреди темной гостиной, словно неудачная инсталляция к слову «неопределенность»: он, я, метра два между нами и горящий экран моего телефона.