Во втором кабинете следователь прокуратуры допрашивал Ашота. Самвел уже дал показания и стоял, безвольно облокотившись на стойку и дожидаясь, пока все закончится. Он еще не пришел в себя, но понимал, что ничего хорошего ему не светит. Криминалисты собирали гильзы, фотографировали, снимали на клейкие светлые и темные пленки окрашенные порошком отпечатки пальцев. Словом, шла обычная рутинная и крайне неприятная работа.

Жук заглянул в первую кабинку. Блюда с раками здесь уже не было, потому что Макаров и сержантводитель доедали остывший деликатес в подсобке. Трупы двух мужчин ждали, пока настанет черед их осмотра. Кто они?

Для Ныркова ответ на этот вопрос был очень важен. От того, в чьей компании трапезничал последний раз в своей жизни майор Шипулин, многое зависело и для него лично. Потому что, кроме официального следствия, предстоит служебное расследование, способное оказать существенное влияние на карьеру полковника.

Лица убитых покрывала запекшаяся кровь. Жук осторожно обшарил карманы, вынул документы, прочел... И ощутил легкое головокружение.

Тяжело ступая, он вернулся в зал.

– Там Тахиров со своим телохранителем!

С этого момента картина осмотра резко изменилась, будто включили ускоренную перемотку. Вскинулся Савушкин, бросился к телефону Симаков, забился в истерике Самвел:

– Все, теперь точно конец, скажут – армяне подстроили!!

Через двадцать минут в ресторанчик прибыли генерал Крамской с заместителями и прокурор области. Тахиров был куда более крупной фигурой, чем майор Шипулин.

Раздираемый двумя половинками сознания Лапин, или никому в Тиходонске не известный Карданов, шел по Богатому спуску в сторону Лысой горы. В конце концов половинки притерлись друг к другу, хотя и неплотно, через острые углы. Он испытывал очень странные ощущения: обыденные вещи вдруг открывались с совершенно неожиданной стороны, выбранная цель произвольно менялась на другую, в привычные мысли и размышления неожиданно встревали свежие и ранее неизвестные.

В попавшемся навстречу изможденном парне он безошибочно распознал наркомана, его тянуло в узкие улочки и проходные дворы, потому что по магистралям и проспектам патрулировали усиленные наряды милиции, он понимал, что необходимо срочно переделать паспорт, и знал, как это нужно сделать. Когда из подворотни шумно выкатилась пьяная компания, он мгновенно вычленил вожаков и понял, куда и как их ударит, если начнется заварушка. Он интуитивно чувствовал стоявшего за деревом человека, ощущал исходящие от окружающих биополя: спокойно-доброжелательные, раздраженноозлобленные, мрачно-ненавидящие и откровенно опасные. Вторая и третья разновидности преобладали над остальными.

Он помнил, как расправился с грабителями на пустыре, и был уверен, что это сделал именно он, а не кто-то другой. Он знал, что двое тяжело искалечены или убиты, но не испытывал страха или угрызений совести. И застреленные в кафе киллеры не вызывали сожаления – они сами избрали такой путь в жизни. Он почти вспомнил того, чье лицо было знакомо, они действительно учились вместе в закрытой школе: большое желтое здание за высоким, из стальных прутьев с острыми наконечниками, забором, никакой вывески, тихий московский район, который, наверное, сможет найти.

В памяти появилось много нового, но все имело характер калейдоскопных стеклышек. Чтобы сложить цельную картину, следовало набраться терпения, выбрать время и кропотливо вращать волшебную трубу, угадывая проявляющиеся закономерности. Но и осколки сами по себе, в отдельности, тоже были интересны. Мерно покачивающаяся спина слона далеко внизу, словно он смотрит с бреющего полета, раздвигаются шуршащие заросли сухого желтого камыша, приятно будоражащее волнение охоты, придающая уверенность тяжесть штуцера, ожидание прыжка гибкого полосатого тела...

Черный человек с выступающими надбровными дугами и ритуальными шрамами на щеках кривит толстые лиловые губы, обнажая острые треугольники зубов... Это прогрессивный общественный деятель, борец с колониализмом и большой друг Советского Союза, но почему он так мучительно долго считает деньги? Почему у него в руке кривой кинжал и что за сосиски он с таким упоением обгладывает? И черная девушка с точеной фигурой, исступленно дергающая тазом...

Тихий полумрак уютной комнаты, чуть слышная музыка, блестящая палочка, и вкрадчивый шепот доктора Брониславского: «Я расслаблен, я совершенно расслаблен и спокоен...» Он повторяет это за ним, хотя не совсем спокоен, его волнует шприц с тягучей желто-коричневой жидкостью. Это все Брониславский. Он знает, как сложить мозаику из обрывков воспоминаний, как уничтожить остатки корки, покрывающей часть мозговых полушарий.

* * *

Чебуречная Рубена была все еще закрыта. Что за глупости плел пацан?

Разве стал бы Рубен звать случайного знакомого на такое дело? Но почему у него закрыто с того дня?

Он зашел во двор, оглядевшись, скользнул к сараю с углем и дровами, толкнул хлипкую дверцу и проскочил в пахнущую пылью и паутиной темноту.

Странно, Рубен всегда вешал навесной замок, когда уходил. Значит, он внутри! – пришла неожиданная мысль, которая раньше никогда бы не появилась, но сейчас казалась вполне естественной и очевидной.

Он протиснулся мимо ларя с углем к маленькому лазу в кухню, и тот оказался открытым. Он пожалел, что выбросил «Макаров», а еще больше, что не взял другой – «ПСС», в карманах киллера наверняка имелись запасные магазины. Он чувствовал, что здесь, кроме него, кто-то есть, но этот «кто-то» не представляет опасности. На плите обычно лежали спички, сейчас они тоже оказались на месте, желтое пламя выхватило стол с пустой тарелкой, вилку и стакан. Здесь он ел шашлык с чебуреками и пил водку, с того дня ничего не изменилось. И вдруг он понял, что увидит сейчас в подсобке...

Осторожно наступая на поскрипывающие половицы, он сделал последние шаги. Спичка погасла, он зажег следующую. Все они были здесь, вся веселая компания, так бурно развлекавшаяся в тот вечер. Но сейчас они не веселились. Они были мертвы. Еще не удушливый, но вполне отчетливый душок был запахом тления.

Навалился грудью на стол Рубен, откинулся к стене Сурен, скорчился в углу третий, безымянный. Нет, не все. Четвертого мужчины нигде не видно... На полу, опрокинутая на спину, лежала рыжая девчонка с бесстыдно раздвинутыми ногами, с которых кто-то снял жалкие разношенные сапоги. Из того места, которым она зарабатывала на жизнь, торчал пестик от ступки, в которой Рубен толок чеснок. Сапоги валялись тут же, а посветив вокруг рыжей головы, он среди закопченных гильз нашел то, что искал, – две изжеванные «беломорины».

* * *

– Точно в «Тихпромбанк»? – нарочито громко переспросил Нырков. Ашот испуганно кивал.

– Так говорил, да. Хорошая работа, много денег... Нет, про деньги он не говорил, я сам подумал...

– И ты подтверждаешь?

Теперь кивал Самвел.

– Похвалился: дело плохо было, совсем плохо, теперь в банк устроился, дело хорошо будет...