Что-то толкало меня увидеть район гетто и дом, в котором я жил. Расспрашивал евреев, а они отвечали, что нечего мне туда идти: место представляет сплошные руины, и вообще трудно мне будет его найти. Я все же пошел на поиски, ибо не знал, когда я еще вернусь в Варшаву, и вернусь ли вообще. Польша для меня была промежуточной станцией. Я чувствовал, что не прощу себе, если не увижу место, где прошли счастливые годы моего детства, где жили мои родители в гетто до депортации и гибели. В варшавском гетто в разные периоды проживало 450 тысяч евреев. Сто тысяч умерло от болезней и голода до "великой депортации", начавшейся 22 июля 1942 и продолжавшейся два месяца. В этот период было послано 300 тысяч евреев из гетто в лагерь смерти Треблинку, отдаленный от города на 80 километров. После депортации в уменьшившемся гетто осталось всего 50 тысяч. Эти евреи погибли или были депортированы в дни еврейского восстания, вспыхнувшего 19 апреля 1943, когда немцы решили окончательно ликвидировать гетто. В дни "великой депортации" жители гетто были уведены на Умшлагплац, и оттуда посланы в Треблинку. Я так и не узнал о судьбе моих родителей, но полагал, по рассказам, что они были посланы в Треблинку в дни "великой депортации" с большинством евреев Варшавы.

Я пересек реку Вислу из предместья Праги в саму Варшаву по временному мосту, построенному после освобождения города. Мосты, соединявшие две части города, были взорваны немцами. Я шел между развалинами и скелетами каменных обгоревших зданий. В некоторых местах чудом уцелели отдельные дома. Трудно было узнать город, который я оставил пять с половиной лет назад, и только с помощью небольших сохранившихся надписей с названиями улиц, я сумел найти место, которое искал. Примерно, после часа ходьбы я дошел до большой площади, в которой узнал парк Саски. Это было в прошлом центральное место города, и вблизи него проходили самые аристократические улицы. От всего это остались одни развалины. Я продолжал свой путь в сторону гетто. На небольшом расстоянии от парка проходила улица Тломацки, на которой когда-то высилось роскошное здание большой городской синагоги. Отец часто приводил меня туда — слушать знаменитого кантора Моше Косовицки. Немцы взорвали синагогу 16 мая 1943, во время еврейского восстания. В тот день генерал Юрген Штропп, командующий германскими силами, подавившими еврейское восстание в Варшаве, докладывал своему начальству, что "еврейский квартал в Варшаве больше не существует". По его мнению, взрыв синагоги символизировал конец восстания.

От развалин синагоги я продолжил путь по улицам Налевки, Новолипки, Заменгоф, до улицы Дзиелна. Весь этот район был в прошлом центром еврейской жизни Варшавы. На этих улицах располагались еврейские учреждения, торговые дома, ремесленные мастерские, в которых трудились еврейские рабочие. Улицы эти в прошлом были полны десятками тысяч евреев во все часы суток. Здесь можно было встретить хасидов, облаченных в "капоты" и особые шляпы, евреев, одетых в обычные одежды, которые носили жители города не евреи. Массу составляли старики, мужчины, женщины и дети, торговцы и рабочие, богатые и просящие милостыню, звучала смесь разных языков и диалектов. Идиш с польским акцентом здесь господствовал, смешиваясь с идишем с литовским акцентом или с разговорным польским. Теперь здесь господствовало угнетающее безмолвие, тишина огромного кладбища. Это вопиющее противоречие можно было с большим трудом выдержать.

Я стоял на развалинах нашего дома по улице Дзиелна, в котором когда-то располагалась синагога "Мория". Не было на месте даже знака, по которому можно было познать и определить, это ли место на самом деле. Груды камней и обломки железа разбросаны были по все площади. Посчитал, что именно это и есть место, ходил между камнями, поднимал некоторые из них, сдвигал, искал, может, найду в этих развалинах что-то близкое и знакомое, какую-нибудь вещицу из нашкго дома. Ничего не нашел. Пошел дальше, видел людей, которые тоже что-то искали, как я. Мы прошли, молча, друг мимо друга.

Вот, развалины тюрьмы Фабиак, в которой были убиты тысячи евреев и не евреев во время нацистской оккупации. Сохранилась часть входа, по которому можно было определить место. В этих стенах было пролито много крови и свершилось много ужасов. Я продолжил путь по улице Генша. На перекрестке с улицей Заменгоф стояла когда-то школа, в которой я учился. Оттуда я прошел по улице Налевки до площади Мурановской. В этом месте был один из самых жестоких боев во время еврейского восстания. Немцы отступили, оставив убитых и раненых. Только после артиллерийского обстрела и поджога домов, они сумели прорваться на площадь. Недалеко от площади была улица Мила. Там, в бункере дома номер 18, 8 мая 1943 погиб командовавший восстанием Мордехай Анилевич, с ним десятки еврейских воинов. Из этого района восставшие пытались по тоннелям канализации прорваться в "арийскую" часть города.

Я искал площадь — Умшлагплац — место, с которого отправляли евреев Варшавы на уничтожение в Треблинку. По моим расчетам эта площадь должна была находиться здесь, но так и не сумел ее опознать.

Взобрался на высокую гору развалин, чтобы обозреть широкое пространство вокруг. Насколько хватал глаз, тянулись руины — руины еврейского мира, богатой культуры, религиозной и светской. Поколения еврейского труда были стерты с лица земли, как будто их и не было.

Я вернулся в предместье Прагу и провел ночь в одной из комнат "еврейского комитета". От великолепной еврейской общины Варшавы, одной из самых больших в Европе, остался этот жалкий дом "еврейского комитета". Всю эту ночь в Варшаве я не мог сомкнуть глаз. Дневные картины ни на миг не давали мне покоя.

Вернувшись в Лодзь, я включился в сионистскую деятельность, начавшуюся с момента освобождения Польши В среде сионистских групп велась дискуссия по вопросу: следует ли сохранять старые рамки движений или всех объединить. Большинство требовало объединения без всяких условий. Стали создавать совместные рамки. Халуцианские социалистические движения объединились под одной крышей с движением "Ашомер Ацаир" (Молодой страж) в "Рабочий блок страны Израиля". Другие движения создали общую рамку "Единство". В этих общих рамках движения хранили свои отличия и организовывали своих членов в объединения, где все жили сообща, называя себя "кибуцами". Борис и я присоединились к кибуцу "Гордония".

Я был послан движением в город Быдгощ (Бромберг) в округе Поможа северо-западной части Польши, где начали собираться евреи вернувшиеся из германских концлагерей. Нашел там группу девушек из Венгрии, спасшихся из концлагеря, и на меня была возложена задача — перевезти их в Краков, чтобы оттуда они продолжили путь в Будапешт. К большой моей радости встретил там двоюродную сестру, Хаю Рудницкую, и мою одноклассницу Шейнку Коварскую. Обе прошли долгий и тяжкий путь страданий. Они прибыли в гетто Вильно после ликвидации гетто в Свинцяне. Так как они способны были работать, их перевели в женский трудовой лагерь в Кайзервальд, около Риги. В этом лагере они прошли все круги ада: каторжную работу, голод, знаменитые селекции, когда отбирали слабых и посылали их на смерть. С приближением советской армии летом 1944 их перевели на Балтийское море в лагерь Штутгоф, в восточной Пруссии. Плавание было ужасным, без еды и питья. Они несколько дней были заперты в трюме корабля. Многие задохнулись от удушья, умерли в пути. По прибытию в Штутгоф их развезли по трудовым лагерям Германии. Освободили с окончанием войны. Они намеревались вернуться в Свинцян, но после того, как я рассказал им, что некуда и не к кому вернуться, они отказались от своей идеи. Еще я рассказал об организованном сионистском движении, предложил им приехать в Лодзь и примкнуть к кибуцу. Они согласились. В их компании я встретил еврея Мишку, лейтенанта советской армии, выходца из Латвии. Он решил отказаться от дальнейшей воинской карьеры, расстаться с формой и присоединиться к нам. Спустя некоторое время я встретил всех троих в кибуце, в Лодзи.