Неудивительно, что «одной из примет нашей повседневной жизни являлся черный рынок. В России были введены карточки на продукты питания и купить какие-либо продукты без талонов, даже по более высокой цене, было невозможно. Поскольку у нас карточек не было, а наше диетическое питание на борту судна состояло главным образом из тушенки, — жаловался один из капитанов иностранных судов, задержавшихся в Архангельске, — то очень скоро из-за недостатка овощей десны у нас начали кровоточить, и безвыходность ситуации подтолкнула в сторону местного рынка… Для торговых операций мы располагали сигаретами, хозяйственным мылом». («Встречайте, скалистые горы…», с 119).

Описанные обстоятельства, несомненно, создавали благоприятные условия для криминальной среды, в которой проявлялись многие общественные пороки того времени, прежде всего, спекуляции дефицитом. Неслучайно в сводке органов НКВД за 24 марта 1944 года сообщалось, что при выходе из порта при проверке 9 наших офицеров у 6 были обнаружены консервы, спирт, мука и три пары дамских туфель и т.д., причем в ряде случаев и наши причастные к спекуляции граждане оказывали представителям органов сопротивление. Одновременно специально изучавшая эту проблему И.В. Быстрова отмечает, что «одной из специфических форм "криминального" поведения иностранцев в северных городах СССР были периодические разбирательства между английскими и американскими моряками» (Быстрова, с 266), хорошо известные на примере многих портовых городов мира.

Молотовск (нынешний Северодвинск) первоначально (как и многое другое в войне в Арктике) не планировался в качестве порта для приема союзных конвоев, но целый ряд обстоятельств привел к этому: большие глубины у причалов, наличие ремонтной базы (завод 402), обеспеченность рабочей силой (первоначально заключенные) и т.д. Общая численность населения очередного заповедника ГУЛАГа в это время приближалась к 30 тысячам человек. Причем с самого начала порт стал перевалочной базой по приему жидкого топлива, в первую очередь авиационного, что потребовало здесь сооружения специальных емкостей и даже превращения в них судов, находившихся на ремонте. Первый груз был доставлен британским танкером «Сан-Амброзио» 26 ноября 1941 года из состава конвоя PQ-3. Первоначально портовая механизация практически отсутствовала и грузы из судовых трюмов доставлялись к железнодорожным вагонам санями, которые волокли заключенные. Уже в 1941 году порт принял 36 тыс. т импортных грузов и почти 7,5 т бензина. Одновременно порт отправлял союзникам калийную соль, хромовую руду, асбест и т.д. С точки зрения иностранных моряков, это был маленький, ничем не примечательный город, в котором не на что было даже истратить деньги. Правда, его несомненным достоинством было то, что люфтваффе, занятое более достойными целями в Мурманске и Архангельске, почти не бомбило Молотовск.

Другой проблемой порта, возникшего из ничего, было отсутствие квалифицированной рабочей силы, которую разрешили по примеру Мурманска мобилизацией людей, не пригодных для фронта, хотя и не обладавших необходимой квалификацией докеров, стивидоров и тальманов, что, несомненно, сказалось на их производительности и даже потере некоторых грузов. Л. Шмигельский вспоминал: «Тяжелы были условия жизни и работы этих людей: бараки со сплошными нарами на несколько сотен человек и минимальными бытовыми удобствами, ходьба строем в порт за 6 километров туда и обратно; 12-часовой рабочий день… И все это во имя одного — чтобы были выдержаны сроки погрузочно-разгрузочных работ… Несколько продовольственных и промтоварных магазинов пустовали. И без того недостаточные продовольственные фонды обеспечивались лишь на 35 — 50%. Тысячи горожан болели цингой, страдали от дистрофии. В столовых завода № 402 одноразовое питание осуществлялось преимущественно блюдами из крупы, муки и капустного листа». Это не считая холода в жилых помещениях, для которых центральное отопление удалось наладить только в начале 1943 года.

Неудивительно, что на этом фоне готовность людей идти на лишения во имя будущей победы в глазах союзников находилась в очевидном противоречии с их низкой производительностью труда, что отмечено в воспоминаниях союзников. «Члены экипажа провели инструктаж русских грузчиков о порядке эксплуатации судовых лебедок, крепления стропов и т.д. Обслуживанием лебедок занимались гражданские специалисты, а в трюмах и на баржах работали солдаты-новобранцы. Никто из них не обладал должной сноровкой и ни у одного из них не было с собой каких-либо инструментов или приспособлений…

Грузчики работали на редкость медленно: им приходилось трудиться десять часов в день, но зачастую работы велись круглосуточно. Никто из них не знал английского языка, и, похоже, среди них не было ни одного "босса", за исключением офицеров, периодически поднимавшихся на борт судна.

Понаблюдав за работой с полчаса, они надолго исчезали. У нас сложилось впечатление, что рабочей силы здесь более чем достаточно, люди проявляют исключительный энтузиазм, но в организации работы элементарно не хватает руководства» («Встречайте, скалистые…», с. 111). «Нам довольно трудно было привыкнуть к тому, как русские относятся к делу. Что касается оперативности, то вся их система работала исключительно на малых оборотах» (там же, с 129) и т.д. и т.п. Следует также отметить по сравнению с Первой мировой, что «затоваривания» доставленными союзными грузами в 1941 — 1945 годы в наших портах не происходило и они своевременно вывозились на фронт или на соответствующие промышленные предприятия, включая горючее и продовольствие.

Суровую критику наших условий заслужило положение в наших госпиталях раненых и обмороженных союзных моряков, оказавшихся там в равных условиях с нашими пациентами. «Условия в госпиталях Полярного, Мурманска и Архангельска, где лечились наши больные и раненые, — писал адмирал Кэмпбэлл, — были просто ужасные. Когда на фронтах шли бои или конвои несли тяжелые потери, жесткие неудобные кровати, застеленные простынями сомнительной чистоты, стояли в палатах вплотную. Персонал ходил в грязных халатах и совсем не собирался пользоваться перчатками.

Окна в душных палатах были наглухо заколочены досками, так как затемнение соблюдалось круглыми сутками, поэтому вся вонь оставалась в помещениях. С 7 утра до 11 ночи громкоговорители непрерывно орали по-русски. Лекарств не хватало, врачи и санитары взирали с восточной невозмутимостью. Скудная, однообразная еда никак не облегчала положения людей, страдающих от боли и ужаса. Они не могли удовлетворить даже самые элементарные потребности» (по Скофилду. с. 124 — 125).

Союзники попытались каким-то образом по-своему исправить эту ситуацию, при подготовке конвоя PQ-18 направив на борту медицинский персонал и госпитальное оборудование с американским крейсером «Тускалуза», которые были по каким-то причинам отвергнуты советской стороной. Поскольку это случилось вскоре после разгрома конвоя PQ-17, сопровождавшегося «обменом любезностями» в верхах, есть все основания считать описанный отказ на фоне общей войны против общего врага проявлением тенденций второго порядка, известных в народе как «паны дерутся, а у холопов чубы трещат». Таким образом, общая обстановка в портах союзников, с одной стороны, характеризует разницу в положении населения, а с другой — отражает отношение населения к участникам конвоев, существенно дополняя картину военных действий за полярным кругом целым рядом новых деталей, важных для понимания обстановки даже спустя много десятилетий, когда от участников событий получить информацию невозможно по естественной причине.