Теперь, когда ей открылась истина, она говорила, обращаясь в основном к самой себе:

— Ты влюблен — вот в чем дело.

Сама мысль об этом показалась ей настолько забавной, что Альма рассмеялась. Я тоже засмеялся, затем начал одеваться и отвернулся, чтобы не выдать своего замешательства.

— Возможно, ты и права, донья Альма, возможно, я просто перетрудился. Мне надо хорошенько выспаться. Благодарю за прекрасный вечер. Я открыл для себя много нового.

— Ты влюблен, я угадала? — Она продолжала допытываться.

— Любовь? Любовь всегда была моим любимым занятием.

— Кое-кто утверждал, что никогда и никого не полюбит, — заметила она.

— Хороший учитель всегда учится у своих учеников.

Но ее не так-то легко было запутать.

— Скажи мне, это и в самом деле нечто особенное, когда спишь с любимым человеком?

— Мы с ней даже не целовались.

Это откровение, казалось, не столько удивило ее, сколько успокоило.

— В таком случае, возможно, это всего лишь увлечение, которое рассеется после того, как ты впервые коснешься ее губ.

— Боюсь, у меня не будет возможности проверить, так ли это, — сказал я, целуя руку Альмы перед тем, как уйти.

Я вышел в ночь, чувствуя себя разбитым после разговора с Альмой. Мое тело впало в какое-то оцепенение, в то время как мысли метались между событиями прошлого и теми, которым еще предстоит свершиться. Вне зависимости от того, испытывал ли я истинную любовь или всего лишь увлечение, я понимал, что в Севилье с жизнью вольного повесы для меня покончено навсегда.

Образ доньи Анны продолжал преследовать меня, и я должен бежать от него как можно дальше. Новый Свет — вот единственная возможность спрятаться от этого наваждения и избавиться от обломков прежней жизни. А кроме того, это единственный шанс сохранить верность человеку, которому я глубоко обязан. Мне нужно организовать побег в Новую Испанию. Именно с этой целью я отправился на корабль, совладельцем которого все еще оставался и капитан которого все еще был моим должником.

Вечер, июль, 1593.

Когда я поднялся на борт «Сан Мигеля», матрос, который в свое время проявил столь жгучий интерес к моим похождениям, помчался докладывать капитану о моем появлении. Я осторожно толкнул дверь маленькой каюты, готовый к тому, что вместо приветствия меня будет поджидать дуло пистолета. Однако, к моему удивлению, капитан Федрик встретил меня широкой улыбкой.

— Дон Хуан… наконец-то мы можем с вами рассчитаться. Боюсь, я был недостаточно любезен во время нашей последней встречи. Надеюсь, вы примите мои извинения. Вот золото, которое вам причитается, — сказал он, указывая на два мешка, лежащие на столе. Я приоткрыл один из них и запустил руку в монеты, желая убедиться в том, что они и в самом деле золотые. Так оно и было. Вскоре стало понятно, почему его чувства ко мне столь разительно переменились.

— Как партнера и совладельца «Сан Мигеля»… я вынужден просить вас сделать дополнительные вложения.

Поколебавшись, я спросил:

— Когда отходит судно?

— Через восемь дней мы отплываем из Санкулар-де-Баррамеда. Смею заверить, что и на этот раз ваши вложения окупятся в десятикратном размере.

— Сколько вам нужно? — спросил я вопреки здравому смыслу.

— Шесть тысяч эскудо, — сказал он.

— Я соглашусь на ваше предложение при одном условии.

— Все, что угодно…

— При условии, что я буду сопровождать вас, а заодно и свой капитал, до Новой Испании.

— Договорились, — проговорил он, весьма удивленный неожиданной просьбой.

— Мы отплываем через два дня и через шесть дней будем в Санкулар-де-Баррамеда. Оттуда отправимся на Канары, где дождемся остальных судов, следующих до Вера Круз.

— Мне давно хотелось взглянуть на золотую землю.

— Эта земля становится золотой только в том случае, если вы привозите золото с собой.

— Увидимся в воскресенье.

Когда я уже уходил, он бросил мне вслед:

— Дон Хуан… Надеюсь, вас не задержит какое-нибудь из ваших… приключений.

— По эту сторону моря у меня не предвидится никаких приключений.

— Я не верю своим ушам, — с улыбкой сказал он, передразнивая сказанное мною во время нашей последней встречи.

Я возвращался домой, по-прежнему не в состоянии думать ни о чем, кроме доньи Анны. А вдруг случится так, что, убежав на другой конец света, я обнаружу, что ее образ уже поджидает меня там? Для того чтобы моя жизнь вновь обрела смысл, я должен точно знать, какие именно чувства я испытываю по отношению к ней и какие чувства она испытывает по отношению ко мне. Альма права. Вероятнее всего, это не более чем увлечение и плод моих фантазий, которые рассеются в тот момент, как только я приникну с поцелуем к ее устам. Если для того, чтобы прогнать наваждение, требуется поцелуй, то я должен получить этот поцелуй. Абсолютно все, вся моя жизнь, включая сердечную преданность маркизу, зависит от того, как скоро мне удастся избавиться от этого мучения. Один невинный поцелуй — это все, на что я претендую, и сам по себе он не означает предательства по отношению к маркизу. Это будет мой прощальный поцелуй невесте перед тем, как отправить ее к алтарю.

Я вдруг почувствовал себя неразумным мотыльком, бьющимся в стекло, за которым горит яркое пламя — донья Анна. Скоро, очень скоро я отправлюсь в свой ночной полет…. Это будет завтра, когда у меня будет готов план действий. А сегодня следует выспаться.

Ночь, 8 июля, 1593.

Утром я пробудился, словно от толчка в грудь. Я поднялся с кровати, точно зная, что мне следует сделать. Я снова ощутил себя грабителем, но сокровище, которое сегодня мне предстояло похитить, было всего лишь прощальным поцелуем.

Я отправился на разведку к дому доньи Анны. Как и следовало ожидать, маркиз подослал шпиона, который сидел на крыше соседнего дома, откуда прекрасно просматривался двор, входная дверь и балкон. К счастью, Карлос был моим старым приятелем и коллегой по ремеслу с тех давних пор, когда я сам был шпионом.

Я сделал вид, будто меня прислал маркиз.

— Дон Педро хочет знать, нет ли новостей.

— Все спокойно, — сказал Карлос. — Не могу понять, отчего маркиз так волнуется. Я никого не видел за целую неделю. Лично я предпочел бы работу повеселее.

— Могу себе представить, — усмехнулся я.

— Видишь ли, командор в отъезде, и маркиз желает знать, не позволяет ли себе его невеста каких-нибудь вольностей. То есть, ты меня понимаешь…

Я засмеялся.

— Охранять невинность девушки — занятие неблагодарное.