Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хочешь пока остановиться? – спрашивает парень.
– Ты о чем?
– О поцелуях.
– Не особенно, – пожимаю я плечами. – Мне понравилось.
– Я не был в этом уверен. Не хотел заходить слишком далеко, но собирался снять с тебя футболку. Только ее.
– Я согласна.
– Правда? – удивленно приподнимает он брови.
– Конечно.
– А лифчик у тебя, случаем, не оранжевый?
– Нет, белый.
– Отлично. – Миллер снова прижимается ко мне и начинает целовать.
Достаточно будет сказать, что к проекту мы так и не приступили. Однако Адамс сдержал слово и даже не пытался расстегнуть бюстгальтер.
Морган
Я просыпаюсь от вибрирующего на прикроватной тумбочке телефона. Бросаю взгляд в окно, но солнце еще только начало вставать.
Кто может так рано звонить?
Я протягиваю руку и беру мобильник. На экране высвечивается имя Джонаса. Я швыряю сотовый обратно и снова падаю на подушку.
Мы не разговаривали больше недели. С того вечера, когда чуть было не поцеловались. Он пару раз отправлял сообщения, интересуясь, как у меня дела. Я не ответила.
Ситуация практически неразрешимая, так как, несмотря на желание больше никогда не видеть Джонаса, я по-прежнему хочу общаться с племянником. Жаль, что они идут в комплекте.
Надеюсь, получится выработать какой-нибудь график посещений. В идеале вообще не стоит заходить друг к другу домой, а отправлять Элайджу на такси.
Нелепость последней мысли заставляет меня рассмеяться. Отправлять малыша на машине с водителем. Интересно, каков минимальный возраст для пассажира такси?
Снова гудит телефон. Сообщение. Я хватаю трубку и подношу к лицу. Увидев количество пропущенных звонков от Джонаса, я резко подскакиваю. Затем откидываю одеяло и встаю, нажимая тем временем на клавишу, чтобы перезвонить. Он отвечает после первого же гудка.
– Морган?
– С Элайджей все в порядке?
– Мне очень жаль, что приходится просить, – с облегчением вздыхает усталый мужской голос, – но сын не спал всю ночь, у него жар и температура, так что в ясли идти нельзя. С работы отпроситься я не могу: в одном из классов федеральное тестирование, а потом у меня запланированы две конфере…
– Конечно. – Я прикладываю руку к груди: сердце колотится как бешеное. Думала, случилось нечто гораздо худшее. – Конечно, привози Элайджу ко мне.
– Я сегодня целый день буду занят и смогу забрать его только после шести. – Теперь речь Джонаса звучит гораздо мягче, панические нотки исчезли.
– Ничего страшного, я по нему очень соскучилась.
Следующие двадцать минут я коротаю на кухне, готовя завтрак. По телефону я слышала, насколько утомлен Джонас, ведь ребенок не дал ему выспаться, а день предстоит напряженный. Я привыкла так делать для Криса: готовить богатое протеином буррито, чтобы он мог перекусить при первой возможности.
Не исключаю возможности, что мое стремление сделать завтрак выступает в качестве извинения за слегка резкое поведение на прошлой неделе. А может, я была чересчур строга к нему с самого момента возвращения в город. В любом случае буррито никогда не помешает.
Еще я надеюсь, этот жест позволит заключить перемирие, выработать некое соглашение, чтобы Элайджа остался важной частью моей жизни, а мы с Джонасом смогли быть друзьями. По ночам меня терзают размышления о сказанном тогда на подъездной дорожке, и несмотря на колоссальное влияние слов Джонаса на мое к нему неприятие, те чувства, о которых он вспоминал, остались далеко в прошлом.
Мы были подростками. Теперь многое изменилось. Он не утверждал, что до сих пор испытывает те же эмоции. Просто признался, что когда-то они у него были.
Джонас приехал несколько месяцев назад, и до сих пор ничто, кроме того непроизошедшего поцелуя, не указывало на его прежние чувства. Наверняка если что-то и влекло его ко мне в юности, то за прошедшие годы Джонас сумел с этим разобраться. Иначе он бы не переспал с Дженни, когда они встретились год назад. И уж точно не стал бы жить с ней и делать ей предложение.
Эта мысль дарит надежду, что мы действительно сумеем стать друзьями.
* * *
Когда я запаковываю буррито, раздается стук. Я открываю дверь, но прежде чем впустить Джонаса, пристально его разглядываю. Он сегодня очень хорошо выглядит: на нем черная рубашка с длинными рукавами и черный, с серебряным переливом, галстук. А еще он наконец-то сбрил щетину и подстригся. Так Джонас кажется намного моложе. Я открываю рот, чтобы произнести комплимент, но одергиваю себя.
Элайджа вертится в автомобильном кресле, так что я отстегиваю ребенка и беру на руки. Коснувшись щекой лобика малыша, я чувствую жар.
– Бедняжка. – Дыхание у него тоже затрудненное. – Ты давал ему лекарства?
Джонас кивает и достает пару бутылочек с прописанными таблетками из сумки.
– Около полуночи я возил его в приемный покой. Там вручили эти медикаменты и велели принимать каждые несколько часов. А вот это нужно принять через два часа, – указывает он на один из пузырьков, затем ставит на пол сумку. – Здесь запасная одежда и пеленки. Думаю, сегодня они понадобятся.
– Ты ездил с Элайджей в больницу? Но хоть чуть-чуть поспать удалось?
Отец ребенка зевает, прикрывая рот ладонью, словно в ответ на мои слова. Затем качает головой.
– Все нормально. Еще осталось время, чтобы забежать в «Старбакс», – сказав это, Джонас открывает входную дверь, чтобы уйти.
– Подожди. – Я торопливо иду на кухню и хватаю пакет с буррито. – Я приготовила тебе завтрак. Буррито. По телефону ты сообщил, что предстоит длинный день.
– Спасибо. – Джонас смотрит на меня с благодарностью и берет еду.
В его голосе слышится удивление, и я стараюсь отогнать удовлетворение, оттого что наконец сделала для него нечто приятное после многих недель упреков и ледяного молчания.
– Я буду держать тебя в курсе о состоянии Элайджи. Не волнуйся, он в надежных руках.
– Не сомневался в этом ни секунды, – с улыбкой отвечает Джонас. – До вечера.
Как только за ним закрывается дверь, из спальни выходит уже одетая в школу Клара. Завидев малыша, она улыбается и протягивает руки.
– Иди ко мне.
– Он заболел, – предупреждаю я дочку, передавая ей младенца. – Не целуй его, а то можешь заразиться.
Клара укачивает Элайджу, прижимая к груди, и все равно чмокает в лобик.
– Больные нуждаются в заботе и любви.
Она права. Когда дочь была маленькой, то чем хуже она себя чувствовала, тем сильнее я с ней нянчилась и постоянно целовала, от всей души желая забрать себе ее болезни и горести. Боже, как же я скучаю по тем дням.