Греции и Рима. Совсем недавно Кальв добавил в этот ряд прекрасный бронзовый бюст комедиографа Менандра. Изящные фрески на свободных поверхностях стен изображали знаменитые мифологические сюжеты; здесь же стояла и выполненная в полный рост статуя Минервы, покровительницы литературы, а на особой длинной полке были расставлены изящные серебряные миниатюры всех девяти муз. У одной из стен библиотеки стоял стол, на котором Гарпократ – истинно преданный Кальву и образованный вольноотпущенник-библиотекарь (librarius) – мог помогать своему патрону во всех его занятиях с книгами, раскатывать свитки для склеивания, пере-навивки и даже для переписывания. Неподалеку покоилась удобная лежанка для письма самого хозяина дома – если тому вздумалось бы сделать выписки из работ того или иного автора или самому создать некую литературную композицию.

Кальв, однако, не являлся не знающим меры ценителем художественных произведений и не пытался подражать такому богатому энтузиасту, как Силий Италик[190], собиравшему все виды редких изданий, наполнившему свой дом бессистемным собранием всех мыслимых авторов и «отмечавшему день рождения Вергилия более тщательно, чем свой собственный». В тот день, когда Гарпократ украсил бюст Софокла небольшим венком, например, было понятно, что отмечалась годовщина смерти автора великих трагедий.

Значительные общественные библиотеки Рима. Общественные библиотеки Рима существовали как крупные и полезные институты, хотя, возможно, лишь очень немногим было разрешено читать собранные в них сокровища мысли иначе, чем только внутри их громадных вместительных залов[191]. Старейшая общественная библиотека была основана Азинием Поллионом[192] (офицером Юлия Цезаря) и расположена на довольно удаленном от центра Рима Авентине. Цезарь, в свою очередь, создал проект двух громадных библиотек – Греческой и Латинской, однако не успел осуществить его при жизни. Август основал очень хорошую библиотеку в храме Аполлона на Палатине (сделав ее практически императорской), а его сестра Октавия создала другую. Существовала еще одна, четвертая общественная библиотека – в храме Мира, основанная Веспасианом. Но всех их затмевали Ульпианские библиотеки, созданные Траяном на его новом форуме. Эти громадные собрания греческих и латинских свитков делали Рим, безусловно, крупнейшим после Александрии центром литературных сокровищ во всем обитаемом мире.

Глава XII

Экономическая жизнь Рима: банковское дело, магазины и гостиницы

Страсть к получению выгоды в Риме. Много уже было сказано о торговле в Риме и его богачах, но во времена цезарей никто, естественно, не анализировал их сферу деятельности. Невозможно, однако, ничего не сказать о внешней стороне их коммерческой активности, которая в столице империи проявлялась буквально повсюду.

Страсть к золоту, без сомнения, была сильна в Древнем Египте и Вавилоне, и уж совершенно определенно в древнем Тире и Карфагене, но никогда она не прорывалась и не была ощутима столь явно, как на Семи холмах. Стоило только войти в какой-нибудь вычурный вестибюль, как в глаза тут же попадались выложенные мозаикой на полу в качестве девиза «Salve Lucrum!» («Привет, прибыль!») или «Lucrum Gaudium!» («Прибыль – чистое наслаждение!»). От циничных поэтов из высшего общества, например от Ювенала, мы могли бы услышать: «Никакое божество не удостаивается таких почестей от нас, как Богатство; сколь жаль, о погибельные Деньги, что в вашу честь не воздвигнуто никакого храма! Мы еще не пришли к тому, чтобы воздвигнуть вам храм, о Деньги, как мы возвели храмы в честь Мира, Достоинства, Добродетели, Победы и Гармонии». И вновь звучали его слова: «Ни одна человеческая страсть не опустошила столько флаконов с ядом, не вложила столько кинжалов в руки убийц, сколько это сделала страсть к безмерному богатству!»

Его менее спокойный, но не менее циничный современник Марциал эхом вторил ему. Он советовал своему честному другу поскорее покинуть столицу; тот не смог преуспеть в ней, поскольку не являлся ни распутником, ни паразитом; не сыпал ложью направо и налево, как аукционист, не обхаживал старушек, вытягивая у них их собственность; не продавал «дым» («пустые слухи», другими словами, политические, игровые или коммерческие советы); не сумел и другими сомнительными путями заработать себе на жизнь. Марциал повествовал о презренных скупцах, которые по мере роста своих доходов позволяли себе носить еще более грязные тоги, чем прежде, надевали еще более убогие туники, или еще более грубое вино, а питались только одними гнилыми персиками.

Возможно, эти омерзительные создания были ничем не лучше других, которые сражались за богатство только для того, чтобы наслаждаться материальным тщеславием; которые «желали, чтобы их тосканские поместья наполнял звон кандалов их неисчислимых рабов, чтобы в них были расставлены сотни столов мавританского мрамора, чтобы их лежанки украшали подвески чистого золота, чтобы они могли пить только фалернское вино, охлажденное снегом с Альбанских гор, и только из хрустальных кубков, чтобы за их паланкинами шла всегда свита из клиентов и т. д. и т. п.». Хотя еще задолго до Марциала Гораций утверждал: «Все своды всех храмов Януса [один из множества богов латинян] преподают нам один и тот же урок, что старым, что молодым: “О, сограждане, сограждане, первое, к чему надо стремиться, – это деньги, а уж достоинство – это потом!”»

Дороговизна жизни в Риме. Награды за расточительность и сумасбродство. Рим, вне всякого сомнения, является чрезвычайно дорогим городом для жизни, вероятно, самым дорогим во всей империи; поэтому во всех слоях общества, кроме очень ограниченных, стремление к обретению богатства было невероятно мощным. Типичный деловой человек мог похвастаться в кругу своих родственников следующим образом: «Коранус задолжал мне 100 тыс. сестерциев (4 тыс. долларов); Манций должен 200 тыс.; Тит 300 тыс.; Альбин 600 тыс.; Салин миллион, Соран также миллион; моя инсула приносит мне три миллиона ренты (120 тыс. долларов); от сдачи моих пастбищных угодий я имею 600 тыс.». В любую ночь в половине триклиниев могущественные всадники и сенаторы только и говорили, что о капиталовложениях, скупке и продаже недвижимости, государственных заказах и перспективах внешней торговли, причем все эти вопросы обсуждались куда более заинтересованно и живо, чем, скажем, мудрость императорской политики, выразившаяся в строительстве стены поперек Британских островов, или же философская доктрина бессмертия души.

Сама жизнь в городе становилась возможной от соотношения доходов и расходов человека. Вот молодой человек, получивший скромное наследство в провинции, прибывает в Рим. За несколько месяцев его наследство расходуется на торговцев рыбой, булочников, посещение великолепных бань, умащения и ароматические венки, не говоря уже об изысканных одеждах, азартных играх и танцовщицах. Во многих кругах расходы на жизнь в размере 40 тыс. сестерциев (1 тыс. долларов) есть «не более чем щепоть маковых зерен для муравейника». Вы должны по крайней мере казаться богатым, иначе вы ничего не значите.

Поэтому примерно половина светских молодых людей, согласно данным