— Ты раздосадована, — сделал вывод Ксавье.

— Да, очень, — согласилась она. — И напугана. Если на минутку допустить, что так отреагируют все…

— Разумеется, нет! — воскликнул Констан. — Ты выиграла массу состязаний, ты сама. Бен расхваливал тебя повсюду, и люди тебя знают.

— Не считая того, что Мезон-Лаффит хуже деревни, слухи распространяются здесь со скоростью звука, и то, что перед дверями моего дома стоят грузовики, чтобы увезти лошадей, станет главной темой разговоров. Когда крысы покидают корабль, это всегда плохой знак!

Перепуганное лицо Констана заставило ее замолчать. Ценой больших усилий она взяла себя в руки, а Ксавье вздохнул:

— И во главе этого беспорядочного бегства стоит мой отец… Презренный тип, негодяй!

— Не говори так.

— Почему? Это же правда! Может быть, я не должен плохо говорить об отце, но я считаю безобразием, что он мог так поступить с тобой только по глупости или из-за гордыни.

В его гневе было что-то успокаивающее, и это тронуло Аксель. Они только первый день были любовниками, а он уже защищал ее!

— Если хочешь, я буду здесь завтра утром, — заключил он твердо.

Она смутилась и, должно быть, сочла, что у него странные манеры, поэтому он поспешил уточнить:

— Я могу приехать завтра утром, если ты нуждаешься в…

— Нет, ни в чем.

Присутствие Констана помешало Ксавье ответить, но выглядел он сконфуженным. Она прекрасно знала, что он вовсе не хотел сказать, что рассчитывает остаться на ночь, равно как и не собирался вмешиваться в то, что его не касалось. Однако случайность все расставила по своим местам.

— Я не боюсь твоего отца, Ксавье, и привыкла сама улаживать свои дела. Но с твоей стороны очень любезно предложить мне помощь.

— За стол! — закричал Констан.

Он произнес это так же громко, как кричал «На дорожку!» трижды за утро. Аксель улыбнулась, твердо решив не волновать его снова. Для него трапезы всегда были важными моментами, в которых он отводил себе роль повара и диетолога семьи. К несчастью, Монтгометри уходили один за другим, и большие застолья сокращались, будто шагреневая кожа.

— Выглядит вкусно! — весело сказала Аксель, усаживаясь.

Она потянула Ксавье за руку, чтобы он занял место справа от нее.

— Спасибо за ужин, а еще — за твое терпение.

Наклонившись, она нежно поцеловала его в щеку, не выпуская руки. Насколько ей хотелось скрыть роман с Антоненом, настолько же не хотелось прятать Ксавье. Если их отношения продолжатся, она не станет заставлять его красться вдоль стены. Она свободна, и Бена, который бы хмурил брови и бранился, уже нет. «Только не из мира скачек», — имел он привычку ей напоминать. Можно ли считать, что Ксавье принадлежал к этому миру? Хотя его отец и владел скакунами, сам он всегда был чужаком в этой среде. Никто не знал, кто он такой. И фирму «Ксалогрид» от ипподрома отделяют световые годы, что даже и лучше!

Аксель протянула тарелку Констану, и он наложил ей целую гору спагетти. Она открыла было рот, чтобы возразить, но вдруг поняла, что голодна, и не стала этого делать.

* * *

Несмотря на то что в нем больше не нуждались, на следующее утро Антонен пришел, чтобы обойти конюшню. Дома ему было скучно, и он был уверен, что Аксель, несмотря на ее решительное заявление, чувствовала себя одинокой. Как бы там ни было, проведя несколько дней и ночей в их доме, он изнывал без нее, не умея справиться со своими чувствами.

Во дворе не было никого, кроме Констана. Он играл с собакой и сказал:

— Они еще не вернулись с дорожек! Хочешь кофе?

— С удовольствием.

Они направлялись к крыльцу, когда у открытых ворот остановилась машина. Из нее вышли два незнакомца. У них был такой вид, будто они что-то искали, и Констан пошел им навстречу.

— Я могу вам чем-то помочь?

— Да, здравствуйте! Мы зашли повидать Дугласа. Это ведь конюшня Монтгомери?

Мужчины не выглядели располагающе, и Констан насторожился.

— Дуглас? Но он здесь не живет.

— А нам сказали, что…

— Вас ввели в заблуждение. Дуглас обосновался за границей.

Констан старался принять независимый, безразличный вид, но ему казалось, что сердце выскочит из груди. Совершенно очевидно, что это были именно те типы, которых боялся Дуглас. Правильно ли он им ответил? Ни в коем случае нельзя назвать страну, произнести лишнее слово! Но когда Констан вспомнил, что у него за спиной стоит Антонен, то воодушевился и заключил:

— Очень жаль, господа. Удачного дня!

Не оставив незнакомцам времени на вопросы, он повернулся к ним спиной.

— Эта парочка — подлые негодяи, — тихо проговорил Антонен. — Чего они от тебя хотели?

— Ничего. Они кого-то искали.

Говорить о них следовало как можно меньше, в том числе и при Антонене, но решение было принято: сегодня же вечером он поговорит с Аксель!

— Я обещал тебе кофе, — пробормотал он, — пойдем. Хотя нет, слишком поздно…

Копыта застучали по асфальту, это лошади возвращались с дорожки. Запыхавшаяся, разрумянившаяся Аксель появилась во дворе.

— Артист сбросил Элоди на круге Буало, и нам стоило немало сил поймать его!

Стояли последние жаркие дни лета, было очень душно. Аксель сбросила шлем и запустила пальцы в мокрые от пота волосы.

— Констан, скажи, чтобы лошадей искупали под душем полностью. А Федералу — только ноги, иначе он испугается.

Она приветливо помахала Антонену рукой и как раз собиралась, в свою очередь, пригласить его на традиционный кофе, когда во двор въехал «Мерседес-купе» Жана Стауба. Он вынужден был тут же затормозить — автомобиль растревожил скакунов, еще не зашедших в стойла. Стауб осторожно сдал назад и выехал, чтобы припарковать машину в безопасном месте на авеню.

— Сейчас начнется экзекуция… — проворчала Аксель.

Вместо того чтобы пойти навстречу, она ожидала Жана, не сходя с места, и он вынужден был сам подойти к ней. Они обменялись рукопожатиями, и Жан сразу же перешел к сути дела — как человек, привыкший решать все немедленно.

— Еще раз примите мои соболезнования по поводу вашего деда, Аксель. Поверьте, мне очень досадно забирать своих лошадей, но гарантией успешного функционирования вашей конюшни для меня был Бенедикт. Я не говорю, что вам недостает квалификации, однако вы молоды, даже слишком молоды, на мой взгляд, чтобы в одиночку вести такой корабль!

— Вы не доверяете молодости, Жан?

— Не слепо, нет.

Он глядел на нее свысока, с выражением, в котором презрение смешалось с раздражением. Аксель без труда догадывалась о причине, поскольку всегда отклоняла его попытки очаровать ее. И сейчас она не вступила в игру в любезничание, отказываясь замечать его улыбочки и подмигивания. Стауб, без сомнения, привык добиваться того, чего хотел. Или, по крайней мере, его принимали в расчет. Должна ли она пощадить его мужскую гордость? Нет, однозначно нет. Бенедикт не мирился с подобным даже тогда, когда она любезничала ради дела.