Иваненко доложил Ельцину:

— Пуго застрелился.

Борису Николаевичу новость не понравилась:

— Как же вы допустили?

Следственная группа прокуратуры России восстановила обстоятельства самоубийства министра и смерти его жены.

Когда Пуго-младший уходил из дома в начале девятого утра, Борис Карлович писал прощальную записку:

«Совершил совершенно неожиданную для себя ошибку, равноценную преступлению.

Да, это ошибка, а не убеждения. Знаю теперь, что обманулся в людях, которым очень верил. Страшно, если этот всплеск неразумности отразится на судьбах честных, но оказавшихся в очень трудном положении людей.

Единственное оправдание происшедшему могло быть в том, что наши люди сплотились бы, чтобы ушла конфронтация. Только так и должно быть.

Милые Вадик, Элинка, Инна, мама, Володя, Гета, Рая, простите меня. Все это ошибка! Жил я честно — всю жизнь».

Валентина Пуго тоже оставила короткую записку:

«Дорогие мои! Жить больше не могу. Не судите нас. Позаботьтесь о деде. Мама».

Примерно без десяти девять в спальне Пуго из своего «вальтера PPK» выстрелил в висок своей жене, а потом — себе в голову. Его тесть, Иван Павлович Голубев, услышал выстрелы, зашел в их комнату и увидел, что Пуго лежит на кровати с пистолетом в руке, а жена вся в крови сидит на полу возле кровати.

90-летний Иван Павлович автоматически взял у зятя из рук пистолет и положил его на тумбочку. Невестка Бориса Карловича позвонила лечащему врачу Пуго. Через десять минут врач был в квартире с бригадой «скорой помощи». Врачи констатировали смерть Пуго. Его жена еще была жива, ее увезли в Центральную клиническую больницу, где она, не приходя в сознание, умерла 24 августа.

Все необходимые следственные действия и экспертизы были проведены, и ни у кого не осталось сомнений в том, что Борис Карлович Пуго застрелился сам. Возможность убийства третьим лицом исключена.

Вадим Пуго тогда говорил следователям:

— У меня нет сомнений, что родители покончили жизнь самоубийством. Они очень любили друг друга, и я знаю, что мать не смогла бы жить без отца.

Самоубийство министра внутренних дел не стало последним в те августовские дни. 24 августа в своем кремлевском кабинете покончил с собой советник президента СССР, бывший начальник генерального штаба маршал Советского Союза Сергей Федорович Ахромеев.

В вихре событий, захлестнувших в те дни страну, смерть маршала была не так уж заметна, но многие удивились: что заставило его уйти из жизни? В отличие от застрелившегося министра внутренних дел Пуго маршал Ахромеев не играл такой уж заметной роли в августовских событиях.

Почти сразу стали известны детали смерти Сергея Федоровича. Всех удивило то, что маршал не застрелился (офицерам положено табельное оружие), а повесился. Причем повесился сидя, привязав шпагат к ручке оконной рамы. Оперативники и работники прокуратуры знают, что таким путем обычно совершают самоубийства в тюрьмах, где это надо сделать незаметно для надзирателя.

Отсюда и возникла версия, что самоубийство не было добровольным, что маршала запугали угрозами репрессий против него и семьи и потребовали уйти из жизни. После чего его заперли в кабинете и ждали, пока он покончит с собой.

В первых числах августа 1991 года все кремлевское начальство вслед за президентом отправилось отдыхать. 6 августа и у Ахромеева начался отпуск. Он проводил его вместе с женой Тамарой Васильевной в военном санатории в Сочи. Обратные билеты взял на 1 сентября.

Утром 19 августа, до завтрака, он плавал, потом Ахромеевы пошли в столовую. Затем Сергей Федорович включил телевизор и узнал об отстранении президента Горбачева и переходе власти к Государственному комитету по чрезвычайному положению. Ахромеев ходил, думал.

Вдруг сказал жене:

— Я должен быть на работе.

Жена удивилась: никто его не вызывал в Москву. Врачи уговаривали остаться, настаивали на том, что он нуждается в отдыхе и лечении. Но маршал уже принял решение. Он вылетел в Москву. Жена и внучка остались в Сочи.

Ахромеев пришел к вице-президенту Геннадию Ивановичу Янаеву, который взял на себя исполнение обязанностей президента, предложил свои услуги и включился в работу ГКЧП. Сотрудники президентского аппарата отметили, что Ахромеев пребывал в хорошем настроении, что он веселый и бодрый.

Он участвовал в заседании штаба при ГКЧП. В протоколе № 1 его фамилия упомянута вместе с фамилией Олега Даниловича Бакланова, одного из руководителей ГКЧП. В протоколе записано: «Принято к сведению согласие т. Ахромеева… принять участие в работе штаба при ГКЧП». Штабу было предложено получать информацию от министерства обороны, МИД, МВД, КГБ, правительства и ЦК КПСС и готовить обобщенные сводки для ГКЧП — одну утром в половине восьмого, другую вечером — в половине седьмого.

Сергей Ахромеев вместе с министром обороны Дмитрием Язовым и заместителем министра по чрезвычайным ситуациям Владиславом Ачаловым изучали план захвата Белого дома, где находилось все российское руководство во главе с Ельциным. Три крупнейших военачальника страны готовили штурм здания, охранявшегося горсткой милиционеров… Ахромеев сам составил план мероприятий, необходимых для введения чрезвычайного положения. Попросил хозяйствеников принести ему раскладушку и постельное белье, собирался ночевать в Кремле.

Но Сергей Федорович быстро понял, что из этой затеи ничего не выйдет. Путч провалился. Руководителей ГКЧП арестовали. Маршал приезжал в Кремль. Сидел в своем кабинете. Но никто к нему не заходил. Когда встречал знакомых в коридоре, они отводили глаза. В окружении Горбачева он один поддержал ГКЧП.

22 августа он своим аккуратным почерком написал Горбачеву письмо:

«Мне понятно, что как Маршал Советского Союза я нарушил Военную Присягу и совершил воинское преступление. Не меньшее преступление мной совершено и как советником Президента СССР. Ничего иного, как нести ответственность за содеянное, мне теперь не осталось».

У маршала началась тяжелая депрессия. Он, конечно же, нуждался в помощи опытного врача. Но ни ему самому, ни окружающим и в голову не приходило, что в такой ситуации надо обратиться к медицине. В письме, адресованном родным, Ахромеев фактически объясняет, что лишает себя жизни ради того, чтобы избавить семью от позора, связанного с его ожидаемым арестом и тюремным заключением.

Дежурный офицер охраны в 21 час 50 минут доложил коменданту первого корпуса Кремля Михаилу Ивановичу Барсукову, что в двери кабинета № 19/а торчит ключ, а света в комнате нет. Барсуков пришел. Они открыли кабинет и увидели мертвого маршала.

Эпидемия самоубийств в августовские дни 1991 года казалась настолько заразительной, что каждый день ждали новых трагических сообщений.

Пресс-секретарь президента Андрей Грачев вспоминает: