— Да вот показалось, что вы чего-то боитесь, — развел он руками.

— Не то чтобы боимся, — возразил я. — Сам понимаешь, чем ближе последняя черта, тем тревожнее. Мать вот какую-то опасность чувствует, но разве мы и так не ходим под ручку с опасностью?

— Это не просто опасность… — Голос матери вдруг стал глубоким и низким. — Это что-то необычное, и угрожает оно тебе, Миракл. Я почувствовала, потому что ты мой сын.

— Итак, материнское сердце неспокойно, — понимающе кивнул Хантер, вновь взявшись за ручку двери. — Проклятье, ты можешь успокоиться. Я лично проверил охрану и могу заверить вас, что мало кто умудрится сквозь нее просочиться. Корпуса Огонь и Дождь великолепно знают свою работу.

— Но кто-то все-таки может. — Мать привыкла обращать внимание и на скрытый смысл, поэтому сразу уловила подтекст.

— Абсолютной защиты не существует, — философски ответил Хантер.

— На своей территории всегда легче драться, — заметил я. — И стены помогают, и люди.

— Все верно.

— Ты только за этим вернулся? — иронично спросил я. — Чтобы поболтать ни о чем?

— Ах да, не только, — спохватился он. — Еще хотел тебе сказать: не думай, что, если магические способы слежки в катакомбах не действуют, Конклав не может за ними следить, не думай, что, если до сих пор тебя не остановили, Конклав ничего не знает о твоих планах…

Он выдержал паузу, а мои мысли заметались, словно взбесившиеся зайцы. Что он такое несет?

— И главное — не думай, что нам нет хода в катакомбы… — При этих словах очертания его тела поплыли.

— Тревога! — Мать вскочила на ноги, и тут же я почувствовал, как грот буквально содрогнулся. Створки дверей словно срослись.

— Лежать, сука! — Незнакомец, сбросивший облик Хантера, как змея кожу, взмахнул рукой в сторону моей матери, и ее словно прибило к полу.

Я прыгнул вперед из очень неудобного положения. Попробуйте сами, кто не верит. Вот я сижу нога на ногу, а вот я уже словно взлетел, и оружие само оказалось в руках. Сколько сил и времени угробил Шут, приучая меня вступать в бой с ходу, атаковать из самых неудобных поз. Это время не было потрачено зря. Двери содрогались от ударов снаружи. Охрана действительно среагировала быстро, но помочь она не могла. Теней в этом гроте по-прежнему не было, а вход запечатан прочнее, чем ворота доменовских крепостей. Оставались лишь мы: я и член Конклава. Высший и сверхчеловек, почти бессмертный.

Он плавно заскользил навстречу, меняя облик. Внешне это был человек хрупкого телосложения, но я не обманывался кажущейся субтильностью. Высокий лоб прорезали морщины, старческая кожа, аккуратная седая борода, выцветшие голубые глаза, белые брови. Видно, он достиг своих способностей в преклонном возрасте и сейчас просто по привычке сохранял старый облик. А может, пытался сбить меня с толку. Откуда я знаю? Кисти его рук вытянулись в два коротких широких клинка.

А я все пытался… Успокоиться. Если не веришь в победу, то проиграл бой до его начала. Вспомнить, что там писалось у Луи о таких существах. Проклятый маркизишка! Мог бы наплести поменьше своих стихов, а бой моего отца с херувимом описать подробнее. Херувим себе клинков из рук не отращивал, и двигался он медленнее, чем Хансер. И еще — ударить в горло, добраться до шеи и перерубить ее. Кажется, это срабатывало всегда.

Я атаковал. Высокий прыжок, обманный замах топором — и хлесткий удар серпом-мечом по горлу. Он плавно сместился в сторону. Топор, как я и предполагал, завяз в его защите, столкнувшись с клинком, меч просвистел на волосок от цели. Четкости движения моего противника можно было только позавидовать. Я почувствовал укол в живот, отшатнулся.

Клинки его уже превратились в руки. На пальцах левой алела кровь — моя кровь. С ледяной улыбкой он облизал их.

— Кровь непокорившегося. — Его голос теперь был глубоким и тягучим. Он гипнотизировал слушателя, завораживал. К счастью, я хорошо подготовлен к подобным влияниям и не поддавался на них. — Ты действительно сын непокорного и идешь его путем. Значит, буду убивать тебя медленно.

Я посмотрел в его глаза. Теперь не было видно ни зрачков, ни радужной оболочки — ничего, лишь сплошная чернота. Нет. Даже в самой непроницаемой черноте нет такого цвета. Это была Тьма.

— Да, я сын того, кто не поддался вам, кто убивал вас, — ответил я. — И надеюсь пойти гораздо дальше него, настолько дальше, чтобы его имя стерлось из памяти, а осталось лишь мое.

С последними словами я пошел вперед, начиная плести сложное кружево финтов и отвлекающих выпадов. Я был спокоен, я был камнем. Так же холоден и не подвержен влиянию. Только так можно победить подобных противников. Четкость восприятия боя, отточенные инстинкты, приемы, вбитые в подкорку мозга. Не думать о мече, не думать о бессмертном из Конклава. Не думать о том, что он не стал вновь превращать свои руки в оружие, а просто сжал кулаки. Не думать об ударах, которые то и дело доходили до цели и, казалось, способны дробить кости. Я высший. Меня не свалить одним удачным попаданием. Мой запас прочности позволяет выдерживать и не такое.

Я раскручивал топор, используя его массу для проламывающих защиту ударов. Серп-меч, отлично сбалансированное оружие друидов, бил по его ногам. С другим оружием подобные приемы не прошли бы, это друидская школа — нижние удары, подсекающие сухожилия даже сквозь блок противника за счет изгиба и остроты клинка. Мой враг понял это — он не пытался парировать: он подпрыгивал, уклонялся. Иногда казалось, части его тела живут каждая своей жизнью. Иногда казалось, в его теле нет костей. Он настолько плавно перетекал из одной позиции в другую, что разум отказывался верить в то, что видели глаза.

Но я держался. Через несколько минут понял, что отлично держусь. Несколько его ударов, достигшие цели, пришлись в корпус. Но они не смогли сбить моего дыхания, нарушить ритма боя. Да, именно ритма. Никогда до этого у меня не получалось входить в это состояние, когда движения твоего тела, твоего оружия можно положить на музыку — и это будет красивая, стройная мелодия. Раньше я балансировал на грани этого, сейчас достиг в полной мере. Адреналин бушевал в крови, но страха не осталось. Я понимал, что мои шансы выжить ничтожны, и засунул это понимание куда подальше вместе с сомнениями и страхом. Я дрался.

Где-то краем глаза видел распростертое тело матери. Где-то краем уха слышал удары, сотрясавшие дверь. Где-то краем разума разобрал голос Хантера. Старый урод понимал, что сейчас все его планы, все будущее братства поставлено на два моих клинка. Я отметил, что бессмертный ударил меня «воздушным кулаком», и, не сбивая ритма, поставил защиту. Отразить такие чары лоб в лоб не хватило бы моих способностей, но не каждую силу надо встречать силой. Я просто увел атаку в сторону.

Он думал, что применение чар, в которых он был сильнее, сломит мое сопротивление окончательно. Зря. Его действия даже не заставили меня нарушить достигнутого ритма. Мой противник сам начал подчиняться ему. И тогда я стал ломать этот ритм. Резко ускоряясь, я заставлял его судорожно отбиваться. Или вдруг сбавлял скорость, и он, не успев подстроиться, проваливался за своим ударом, не встретившим сопротивления. Посеребренная сталь друидского оружия обагрилась кровью. Этого было так мало. Неглубокие порезы затягивались мгновенно. Это было так много! Ведь изначально мой враг планировал избиение, а я навязал ему настоящий, равный бой. Что-то в нем дрогнуло. И я вдруг понял, что, несмотря на усилия Конклава, Воинства Небесного и Некромантского домена, высшие развивали свое мастерство. Эти замшелые бессмертные, живущие тысячи и тысячи лет, уже не умеют того, в чем специалист каждый плутонец, — они не умеют учиться.