посмотреть, что там за переводы и впал в экстаз — Цицерон, Овидий и Гай наш Юлий Цезарь, «Записки о галльской войне». Если я ничего не путаю, эту книжку полагал обязательной для каждого офицера Суворов. Или Наполеон? Не суть, книга полезнейшая.

Радостные от обладания такими сокровищами, мы чуть ли не бегом ринулись к Герасиму.

В малой владычной палате сквозь распахнутые по летнему теплу оконца гулял ветерок, разгоняя застойный обычно воздух, пропитанный запахами воска и ладана. На полу играли цветные пятна от синих, желтых, красных и зеленых стеклышек, вставленных меж слюдой в свинцовые переплеты, сияли блики начищенных риз на больших иконах еще старого, домонгольского и чуть ли не византийского письма. И серебру и золоту не уступали сиянием отмытые и выскобленные полы и стены из теса, затмевая мерцание лампад.

— Авва, — поклонились мы митрополиту и подошли под благословение.

Кир Герасим отошел от аналоя с разложенным на нем Евангелием, уселся на краешек резного стульца, украшенного рыбьей костью да медными гвоздиками, сухой своей кистью указал нам на места за широким столом, куда Феофан и вывалил прихваченное с собой.

— Вот, блаженного Августина рассуждение «О троице», — начал перечислять книжник, — святого Исидора Гиспальского «Начала», сочинения Григория Хиониадиса, епископа табрисского…

Митрополит таким же движением руки остановил его.

— Латинские книги есть?

— Латинских нет, — доложил Григорьев, — Никула таковых не покупает.

— И очень зря, — влез я со своим ценным мнением, отчего митрополит очень недобро на меня посмотрел.

— И зачем же, сыне, тебе измышления кафоликов?

— Не мне, а митрополии. Никула пишет, что многие ученые греки ныне отъезжают во фряжскую землю или в немцы и живут тем, что переводят книги греческие на латынь.

Митрополит нахмурился, а я поспешил добавить:

— Авва Кирилл, основатель монастыря на Белозере, не считал за грех перевод латинских книг и сам их переводил.

— Он лечебные сборники переводил! — сердито возразил Герасим.

— Много есть книг без прелестей латинских, кои не худо бы перевести, — поддержал меня Феофан. — По рудному делу, по арифметике и гармонике, по литью железному, да мало ли нужных книг по миру можно сыскать!

— А что насчет схизматических сочинений… — продолжил было я, но меня колюче прервал Герасим:

— По грехам воздастся им.

— Воздастся, только выходит, что латиняне про нас все знать будут, а мы про них ничегошеньки.

Похоже, пронял я митрополита, задумался он и наконец буркнул:

— Никаких денег не хватит! Вот сколько Никула на все это серебра извел?

— Очень дешево, — защитил книжные сокровища Григорьев. — По случаю скупает, многие, кто от турок бежит, за бесценок продают.

Митрополит помолчал, взялся за наперсный крест, а потом короткой медной палочкой ударил в начищенное било. На звук гонга немедля явился иподиакон.

— Книги перебрать, богословские сочинения отложить, — распорядился Герасим.

Дождавшись, пока служители унесут книги и на их место, повинуясь повелительному жесту, поставят кувшины с квасами, владыка спросил:

— Что еще Никула пишет?

— О церковных нестроениях пишет, о спорах митрополита Эфесского Марка с Георгием Гемистом, — доложил Феофан.

Насколько я могу судить, у византийских императоров сейчас один свет в окошке — возможная уния с Римом. И они ее пробивают всеми силами, несмотря на явное сопротивление народа и низового клира, ибо никаких других способов отстоять Константинополь от турецкого натиска не видят.

— Василевс Иоанн Палеолог послания папе шелт, умоляет ускорить собор, на коем унию обсудить.

— А патриарх? — не преминул поддеть я.

— Отец наш, патриарх Иосиф, к горю всех православных христиан, василевса в том поддерживает. Брат Никола пишет, что древлеречивые правители…

— Кто?

Что митрополит, что Феофан укоризненно на меня уставились, но объяснил только последний:

— Палео Логос, древлеречивый.

Черт, опять греческий! Учиться, учиться и учиться. Клирики тем временем углубились в только им понятные расклады между католиками и православными, высчитывая, какие иерархи могут поддаться унии и как противостоять натиску с запада. Помянули и войну в Литве — причем Герасим, в отличие от своего давнего нежелания ехать из Смоленска на Москву, нынче, наоборот, всячески радовался, что сумел выскочить из заварухи и осесть в относительно спокойном месте.

Там же, трудами Дмитрия, все четче вырисовывался раздел великого Княжества Литовского на две части. Как минимум, Торопецкое княжество, Витебск и Смоленск уже можно считать отколовшимися, да и Верховские княжества точно из-под Литвы уйдут. А при хорошем раскладе, шансы на который после разгрома Сигизмунда у Вилькомира весьма высоки, Свидригайло может прибрать северские земли, Брянск, Мстиславль, Друцк и… и очень хочется, чтобы не потерял Полоцк. Это же какие интересные расклады, а? Надо бы завтра съездить на Пушечный двор, посмотреть, что можно еще Шемяке в подмогу отправить.

— В том на Господа вседержителя, нашего помщника и защитителя, уповаем, — внезапно возгласил митрополит, широко крестясь на иконы, — и паки молимся.

Ага, это они закончили внешнеполитические обсуждения.

— А еще брат Никула пишет, что из бежавших от турок выбрал трех учителей и скоро к нам отправляет.

И разговор плавно перешел в обсуждение школы, где училось уже четыре десятка отроков и назревал первый выпуск. Я там внедрил практически Болонскую систему — тем, кто освоил письмо-чтение-счет, но тормозил на более серьезных науках вроде риторики или геометрии, присваивали звание княжеского (или митрополичьего, смотря по распределению) писца и отправляли на службу. Серьезное ускорение у нас получилось после того, как я в некий момент осознал, что Дима геройствует в будущей Белоруссии — а белорусский язык «как слышеца так пишеца». Этот подход я и внедрил, благо никакой кодификации и устоявшейся грамматики русского языка нет еще и в помине. Более того, в двух соседних монастырях могут писать весьма по-разному — в зависимости от предпочтений игуменов или переписчиков, температуры воздуха, оттенков лунного света… Вот я и придумал «московскую скоропись», для которой выкинул из кириллицы лишние и дублирующие буквы вроде ижицы, омеги и фиты, зато ввел знаки препинания — точку и запятую. С последними, кстати, пока большие проблемы, лепят щедрой рукой куда ни попадя. Ну да ничего, устоится практика, напишет какой будущий книжник грамматику, и все у нас с запятыми будет хорошо.

Герасим, да и Феофан долго отпирались от такой системы, но в конце концов мы сошлись на том, что богослужебные книги нужно переписывать со всеми этими каппами и двойными ятями, а для повседневной корреспонденции и хозяйственных записей хватит и московской скорописи.

— С нового года[23] всем пастырское наставление разошлю, — Герасим вынул из стопки исписанный лист и показал его нам. — Обителям, в коих боле восьми десятков насельников, писцовые и чисельные сколии открыть. Обителям же вдвое меньшим отроков в большие