привыкла соображать быстро и смотреть в лицо опасности, но почему-то в ситуации, когда Филос может пострадать, она впадает в ступор.

— Это неправда, — шепчет она себе под нос, репетируя то, что, возможно, будет говорить Руфусу. — Это неправда, любовь моя, клянусь тебе.

Амара оставляет дверь широко открытой, напрягая слух, чтобы слышать, что происходит в атриуме; время тянется, а ее страх становится все сильнее. Когда до нее наконец доносятся голоса Ювентуса и Филоса, которые о чем-то говорят с Виталио на своем диалекте, поначалу она не в состоянии пошевелиться. Потом медленно слезает с кровати и крадется во вторую комнату, чтобы лучше слышать. К своему изумлению, она слышит смех Ювентуса. Филос отвечает ему хоть и сдержанно, но вполне спокойно, а следом Амара слышит голос Виталио, который говорит тихо и нудно. Что бы ни случилось в доме Руфуса, очевидно, что их с Филосом не раскрыли. Амара прижимается лбом к прохладной оштукатуренной стене и закусывает губу, чтобы не заплакать от облегчения.

Ей приходится дождаться ночи, чтобы узнать, что произошло на самом деле. Вся история настолько банальна, что Амаре становится стыдно за тот страх, который она испытала, и еще больше за то, что она не умеет скрывать свои эмоции. Филос объясняет, что рабыню огранщиков заподозрили в воровстве, в результате чего Руфус вызвал его и Ювентуса, чтобы узнать их мнение о девушке. В итоге пропавшие вещи нашлись, и никого не потребовалось наказывать. Амара видит, что Филос встревожился после того, как она честно рассказала ему о том, как повела себя.

— Но даже если бы меня действительно спрашивали о нас, ты не можешь впадать в истерику, — шепчет он, крепко обнимая ее. — Пожалуйста, дорогая. Если со мной что-то случится, в этом не будет твоей вины. Я сам пошел на этот риск. И ты должна знать, что я никогда не предам тебя, что бы со мной ни сделали. Но если ты расстроишься, то только выдашь себя этим, и тогда все пойдет прахом.

— Но почему Виталио не сказал мне, что случилось? Я молила его, а он просто отмахнулся.

— Он не знал, в чем дело, вот и все.

— Но он видел, что я расстроилась! Он мог по крайней мере объяснить, что тебе ничто не угрожает. Вместо этого он заявил, что у меня, наверное, совесть нечиста.

— Мне жаль, что Виталио был груб с тобой, — говорит Филос. — Но он не пытался быть жестоким. Он понятия не имеет ни о твоем отношении ко мне, ни о нашей связи. Именно так и должно быть.

— Что он сказал тебе обо мне, когда вы уже вернулись?

— Он попросил меня присмотреть за тобой, потому что у тебя был взволнованный вид. Я заверил его, что этим и занимаюсь, неустанно, и что ты неизменно верна Руфусу. — Филос целует ее в лоб. — Я не хочу, чтобы ты жила в таком страхе, любовь моя. Я с тобой, чтобы умножать твою радость, а не горе. Возможно, мне не стоит приходить к тебе так часто.

— Нет, — возражает Амара, обнимая его крепче. — Не говори так.

Она чувствует, как ее кожа горит от жаркого стыда, но тем не менее продолжает:

— Я не вынесу, если ты перестанешь приходить. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь сосредоточена в тех мгновениях, которые я провожу с тобой. Все остальное лишь ожидание. Разве ты ничего подобного не чувствуешь?

— Чувствую, но именно это меня и тревожит.

— Ты не хочешь любить меня?

— Я не хочу потерять тебя. И, может быть… — Он медлит, будто обдумывая, как лучше выразить свою мысль, а потом видит выжидающий взгляд Амары и понимает, что нужно закончить фразу. — Откровенно говоря, я не ожидал, что буду любить тебя так сильно.

Эта фраза настолько отрадна для Амары, что она смеется:

— Что ж, это мне льстит. Значит, ты думал, что я буду лишь приятным развлечением?

— Нет, — тоже со смехом отвечает он. — Ты знаешь, что я не это имел в виду.

Одним быстрым движением Амара выскальзывает из объятий Филоса и садится на него верхом. Она видит, как он удивленно приоткрывает рот.

— Ты уверен, что ты не этого хотел?

Похоть во взгляде Филоса ей очень хорошо знакома: Амара вызывала желание у стольких мужчин. Но нежность, с которой он привлекает ее к себе, — это нечто совершенно новое.

— Всегда, — говорит он.

Глава 24

Крескент, гроза юных дев в ночи.

Надпись на стене в Помпеях

От палящего солнца жарко даже под навесом, и пот выступает на ее коже. Амара сидит между Викторией и Британникой на стадионе, высоко на заднем ряду, предназначенном для женщин. По крайней мере здесь есть место, чтобы потянуться. За сегодняшнее представление необходимо платить, что сократило толпу зрителей до тех, кто способен позволить себе это удовольствие. На Игры рыбаков в июне стекается не так много любителей развлечений, хоть Амара подозревает, что многие прямо сейчас толпятся в гавани, радуясь небольшому перерыву в работе, даже если вместо этого просто будут смотреть, как дневной улов рыбы принесут в жертву Вулкану в качестве подношения, чтобы море и дальше было щедрым.

— Интересно, не забыл ли меня Келад? — говорит Виктория, обмахиваясь, чтобы хоть немного освежиться. Амара вспоминает прошлый год, когда гладиатор заметил Викторию в толпе, поднял ее на руки, чтобы поцеловать и прошептать на ухо тайное послание, прежде чем продолжить свой путь на арену. В тот же день Амара встретилась с Менандром, это был единственный день, который они провели вместе. Дидона тоже была там, и Кресса. От ощущения потери ей тяжко не меньше, чем от жары.

— Ты никогда не рассказывала нам, что тебе сказал Келад, — говорит Амара.

Виктория улыбается воспоминаниям, но не отвечает на вопрос.

— Бойцы, — произносит Британника, которой не нравится, что они отвлеклись от самой интересной темы. — Кто они? Почему они здесь?

— А ты сама-то как думаешь? — спрашивает Виктория, поджав губы. — Очевидно, что сегодня в основном дерутся сеточники.

— Кто это?

— Гладиаторы, одетые как рыбаки, — поясняет Амара. — У них есть сетка, чтобы ловить противника, и они дерутся большими трезубцами, это оружие вроде копья с тремя зубцами. И кинжалами тоже в случае, если трезубец сломается.

— Если бы у меня был трезубец, я бы убивала слишком быстро, — говорит Британника, но только Амара отмечает, что никогда прежде не видела ее такой заинтересованной: она сидит как можно прямее и вытягивает шею, чтобы рассмотреть арену.

— Амара! Виктория!

Голос знакомый. Амара оборачивается к Виктории и замечает на ее лице то же изумление.

— Бероника! —