17 августа, на следующий день после прибытия, Наполеон III собрал совещание для обсуждения перспективных планов. На нем присутствовали Мак-Магон, Трошю, командовавший недавно сформированным 12-м корпусом вместе со своим начальником штаба Шмитцем, Берто, командующий мобильной гвардией, и принц Наполеон, прибывший в лагерь за несколько дней до этого. Император, как обычно за многие месяцы, был апатичным и немногословным, слушал, не вмешиваясь в дискуссии. До сих пор так и не обсуждался вопрос сотрудничества двух армий, как и о помощи Базену: лишь отчеты офицеров о боях накануне и о победах французов. Политические вопросы представлялись всем важнее военных: положение императора и его режима и то, как этот режим удержать на плаву. Инициативу взял на себя кузен императора: он был, как позже отметил Трошю, единственным из Наполеонов, которого следовало принимать всерьез. Сам император в момент самокритичной рефлексии грустно пробормотал: «Я, кажется, отказался», а принц резко поправил его: «В Париже вы отказались от правления, в Меце теперь отказываетесь от командования армией. Если речь идет о спасении режима, необходимо проявить себя и как император, и как главнокомандующий и возвратиться в Париж. Там уже зреет революция, и лишь одно способно, – подчеркнул принц, – остановить ее: назначение мэром Парижа Трошю, либерала, наделенного даром предвидения и популярного, чьи предостережения прошли незамеченными». Никто не выступил против этого предложения, и когда император неуверенно предложил согласовать этот вопрос с императрицей, его кузен раздраженно спросил: «Разве вы не император? Это необходимо сделать немедленно». Трошю добавил аргументацию чисто военного характера: дислоцированная вокруг неприступного Парижа армия под командованием Мак-Магона обретет возможность маневра и пополнения своих рядов за счет жителей столицы. На том и порешили: Трошю передает командование 12-м корпусом генералу Лебрюну и возвращается в Париж в тот же вечер в сопровождении мобильной гвардии. Идея распределения мобильных гвардейцев по крепостям севера Франции вызвала возражения императора, но Трошю с упорством доктринера доказывал: «Они должны защищать свои дома, это их долг». Шалонская армия должна была последовать за ними несколько дней спустя.

Но обстановка в тот день изменилась. От Базена поступило донесение – телеграмма, которую он послал глубокой ночью после сражения у Вьонвиля. Формулировка звучала достаточно уверенно: враг отброшен, французы за ночь заняли «захваченные позиции» и возвратятся в Мец для пополнения запасов провианта, а два дня спустя выступят. Сущность сообщения, однако, беспокоила: почему армия должна была отходить? Наполеон III ответил: «Сообщите мне правду о вашем положении, чтобы я мог действовать соответственно». Той же ночью от Паликао поступила телеграмма с просьбой к Наполеону III пересмотреть свои планы. Возвращаться в Париж, утверждал Паликао, будет похоже на бегство. «Разве вы не можете хорошенько атаковать прусские корпуса, уже изрядно потрепанные в нескольких сражениях?» Наполеон III вновь колебался.

Между тем появление Трошю в Париже перепугало правительство. Паликао и император послали его в Шалон в основном для того, чтобы избавиться от него, как и мобильную гвардию, и их одновременное возвращение представлялось самым что ни на есть зловещим политическим предзнаменованием. Паликао, считая, что все его планы перечеркнуты, ни с кем не консультируясь, грозился подать в отставку. Императрица без обиняков заявила Трошю, что о возвращении Наполеона III в Париж не может быть и речи, только его враги, многозначительно добавила она, могут давать ему подобные советы. Паликао также указал, что в случае возвращения армии в Париж всю систему войскового подвоза и снабжения придется менять на ходу – об этом, по-видимому, запамятовали на совещании в Шалоне. В результате Наполеон III кардинально изменил свое решение. Попытка принца Наполеона противостоять влиянию императрицы потерпела крах. Все, что ему удалось, так это отправить в Париж Трошю вместе с мятежной мобильной гвардией.

Таким образом, краткая экскурсия Трошю в высшие сферы стратегии пока что завершилась, а предпринятый несколько дней спустя визит принца Наполеона во Флоренцию, как последняя попытка заручиться поддержкой итальянцев, убрала со сцены единственную фигуру, способную подвигнуть императора на самостоятельность действий. Решение о том, как распорядиться Шалонской армией, целиком теперь зависело от Мак-Магона. Обращение к Базену, своему номинальному начальнику, за инструкциями, никакого результата не дало: «Я предполагаю, что министр даст вам указания, – только и ответил Базен 18 августа, – ваши действия в данный момент совершенно вне моей компетенции». Мак-Магон понимал, что его армия ни при каких условиях не могла выйти на поле битвы. И до 21 августа не было возможности принять какое-либо решение, а после указанной даты решение нельзя было принять из-за Реймса, откуда он мог либо выступить для соединения с Базеном, либо отступить для прикрытия Парижа. Всё зависело от собственных планов Базена, и трудность эти планы выяснить усугублялась не только отвратительной связью, но полнейшим отсутствием у маршала каких-либо планов. Мак-Магон ждал Базена, а Базен – Провидения.

18 августа адъютант Базена добрался до Шалона, доставив детальный отчет о сражении у Вьонвиля и подтвердив намерение его командующего выступить на Шалон после двух дней, необходимых для переформирования, обходом на север. Потом телеграфная линия между Мецем и талоном была перерезана, и вся связь осуществлялась лишь через вестовых, которым предстояло проникать через с каждым днем все тщательнее охраняемую линию блокады немцев. Из-за отсутствия связи Мак-Магон считал невероятным, что Базен сможет так легко и просто сдвинуться с места, как обещал, и 19 августа Мак-Магон высказал свои опасения в откровенном сообщении, направленном в Мец: «Если, как я полагаю, вы вынуждены выступить в ближайшем будущем, я не вижу… возможности прибыть к вам на выручку, не оголив Париж. Если вы видите проблему по-иному, сообщите мне». Еще сутки без ответа явно не прибавили уверенности Мак-Магону. Базен, казалось, вообще бесследно исчез. Целую кипу телеграмм разослали из талона командующим гарнизонами и гражданским чиновникам с просьбой сообщить обо всем, что происходит. Может, Базен двинулся на юг? Мак-Магон вообще не хотел сниматься с места, не располагая конкретными сведениями. Но любой командующий, если он медлит с принятием решений, обречен в один прекрасный день убедиться, что пресловутое решение примет за него противник, – именно так и произошло. Днем 20 августа пришло донесение о неприятельской кавалерии в 40 км от Шалона. Тут уж Мак-Магон был вынужден действовать, и 21 августа, оставив кавалерийскую дивизию забрать отставших и уничтожить остававшиеся в лагере склады, Шалонская армия, все еще толком не понимавшая, какую роль ей предстоит сыграть и куда она направляется, двинулась на Реймс. С ней, в статусе едва ли не гостя, отправился и сам император вместе с громоздким аппаратом своей свиты.

В Париже между тем Совет министров решил, что если Базену грозит опасность окружения в Меце, то его любой ценой необходимо спасать. Это был не только военный вопрос: если бы правительство бросило маршала на произвол судьбы, то ему уже никак не пережить взрыва гнева парижан, который неизбежно последует. И, по словам одного из членов правительства, «непреложным долгом для нас является одно: избежать любых действий, способных спровоцировать революционные выступления». Более или менее рациональное осмысление и разумная стратегия в условиях такого рода давления едва ли возможны, и для гражданских чиновников министерского ранга решение спасти Базена диктовалось отчаянием. Но Паликао считал подобную спасательную операцию выполнимой. Ведь в 1792 году Дюмурье провел потрясающе успешную фланговую операцию в Аргоне против вторгшихся пруссаков. Почему же Мак-Ма-гону, действующему на той же территории и против того же врага, не повторить триумф Вальми? Ради облегчения задачи он предложил хитроумный план расколоть надвое силы немцев. Следовало только подсунуть кронпринцу (3-я армия) фиктивный письменный приказ Мак-Магону, чтобы тот якобы срочно повернул на Париж, и немецкая армия ринется на французскую столицу в полной уверенности, что преследует противника. Между тем Шалонская армия, 130 000 солдат и офицеров, то есть численно превосходящая оставшиеся силы немцев почти вдвое, атакует их. Осада Меца будет тут же снята, Базен перейдет в наступление, и немецкие войска окажутся меж двух огней.