Анна схватила руку старой тангеры, и приложила к щеке:

– Как ты смогла пережить все это?

Губы Жики дрогнули: – Детская психика гибкая, но у всего есть предел. Я долго приходила в себя, шарахалась от мужчин – не только от эсэсовцев, но даже от заключенных. А когда нас освободили американцы в сорок четвертом, Моник искала меня по всему лагерю и нашла на кухне, в большой кастрюле – я туда спряталась, увидев жизнерадостную ораву в военной форме.

– А эти? – спросила Анна.

– Эти? – нахмурилась Жики. – Ах, эти! Ты про Вильке и его компанию? Это отдельная история. Они сбежали. Их объявили в международный розыск как военных преступников – но они как сквозь землю провалились.

– И остались безнаказанными? – гневно спросила Анна. – Нет в мире справедливости!

Взгляд Жики, устремленный на молодую женщину, стал внимательным и цепким.

– Да, справедливости нет, – уронила она, – но есть Божий суд. И возмездие.

– Что это значит? – спросила Анна.

– Попробую рассказать тебе, – задумчиво произнесла Жики. – Ты поймешь.

Их нашли в середине пятидесятых. Айсс обосновался в Австралии под чужим именем, преподавал немецкий язык в крупном университете. А его приятель Вильке в той же Австралии завел овцеводческую ферму и слыл добрейшей души человеком – соседи на него молились. Он женился и к тому моменту как его нашли, обзавелся тремя дочками. В пятьдесят девятом в Париже состоялся суд. Они явились, каждый с армией адвокатов, и начался процесс, который длился почти год.

– И что?

– Ничего, – отозвалась Жики. – Их оправдали.

– Как такое может быть? – поразилась Анна. – Возможно ли такое в цивилизованной стране?

– Возможно! – помрачнела тангера. – Еще как! В то время коллаборационисты[87]повылезали из всех щелей и начали обосновываться на ведущих постах – Шарль закрыл на все глаза.

– Шарль? Кто это?

– Как это – кто? – удивилась Жики. – Генерал де Голль, разумеется, я его прекрасно знала…

– Прости, что перебила, – извинилась Анна. – Так что процесс?

– Я выступала на процессе потерпевшей и еще много людей, почти пятьсот человек. Но документов почти не осталось – они все сожгли, прежде чем бежать. Адвокаты нападали на нас, бывших узников, так, словно это их клиенты подвергались издевательствам в лагере, а не мы… Их оправдали, назвав массовые убийства «выполнением должностных обязанностей в условиях военного времени». Когда я вышла из здания суда после оглашения приговора, мне не хотелось жить. Я мысленно видела маму, такой, как запомнила, когда ее уводили, три мерзких рожи, которые глумились надо мной, ребенком, расстрелянных музыкантов нашего оркестра, брошенных на плацу с инструментами в руках. Меня душил гнев и такая боль, что мне казалось – сердце не выдержит, и я сейчас умру.

Кто-то остановил меня, взяв под руку. Я изумилась, увидев Моник. Со времени нашего освобождения мы не встречались. Ее сразу забрали домой родственники – она происходила из богатой и влиятельной семьи Гризар. А мне после лагеря некуда было идти – ни во Франции, ни в Германии. Из семьи отца не осталось никого – все сгинули в лагерях. И я уехала на родину, в Аргентину. Меня приютила семья высокопоставленного генерала, который дружил с семьей Перон[88]. Я знала Эвиту близко. А когда мне исполнилось двадцать, она меня сосватала, и я вышла замуж за молодого человека из очень приличной семьи. Им принадлежал тот самый завод, который когда-то строил мой отец. И в Париж я вернулась, чтобы участвовать в процессе. Среди потерпевших Моник не было, и только после оглашения оправдательного приговора она появилась рядом со мной, на улице – откуда ни возьмись… В тот момент я так ей обрадовалась! Мы бросились в объятия друг друга.

– Не плачь, – прошептала Моник, а я все-таки зарыдала.

– Не плачь, – в ее голосе звенел металл. – Этого следовало ожидать. Сволочи.

– Как теперь жить, – всхлипывала я. – Зная, что убийцы благополучны и наслаждаются жизнью?..

– Им недолго осталось, – услышала я и от удивления перестала плакать, а Моник продолжила: – Нам могут помочь.

– Кто?!

– Паллада, – ответила Моник тихо, настолько тихо, что я еле услышала.

– Паллада? Что это?

– Не что, а кто, – Моник сжала мою руку и потащила в сторону маленького кафе, где мы сели за столик, и она мне все рассказала. Что такое Паллада и чем она может нам помочь.

– И что это? – спросила Анна.

– Не что, а кто, – повторила Жики. – И я начну так, как начала Моник. Ты, конечно, слышала про греческую богиню мудрости Афину? И, вероятно, знаешь, что ее второе имя – Паллада. Это знают если не все, то многие. Но мало кто интересовался, откуда взялось это второе имя. Вот вкратце эта поучительная для многих мужчин история.

Паллант, крылатый козлоподобный гигант, хотел совершить насилие над богиней Афиной. Во время битвы богов-олимпийцев с гигантами богиня сокрушила его камнем. Воительница Афина вообще не отличалась терпимостью, а к насильникам относилась с особой жесткостью. Она содрала с еще живого Палланта кожу и сотворила себе эгиду, то есть, щит, а также, примерив его крылья, сочла, что они мило оживляют ее грозный облик. Освежеванный Паллант, согласно мифам, умирал мучительно и, скорее всего, проклинал тот момент, когда возжелал божественного тела. Вряд ли Палланта утешала мысль, что его паскудное имя увековечит сама же Афина, присоединив к собственному, и станет зваться Афиной Палладой.

– И что? – спросила Анна, не понимая, к чему клонит Жики.

– Паллада – это организация возмездия, существующая со времен крестовых походов, когда весь цивилизованный мир задыхался от насилия – в основном, от безнаказанного насилия, а человеческая жизнь не стоила и ломаного гроша. Поговаривают, что основала организацию в конце двенадцатого века, в период третьего крестового похода, некая высокородная дама из Шампани, над которой надругалась свора крестоносцев-англичан – тех самых, чьим королем был Ричард Львиное Сердце. Она дала им приют в родовом замке, когда они направлялись в Иерусалим, но они скверно отплатили гостеприимной хозяйке. Когда она обратилась за защитой и правосудием к своему сюзерену королю Филиппу, он не захотел портить отношения с союзником и родственником и грубо приказал ей сидеть в замке под угрозой королевской немилости.

И тогда эта дама – Катрин де Бофор – решила отомстить за себя сама. Пробравшись вместе с верными слугами в лагерь английских крестоносцев, она подмешала им в питье расслабляющее зелье, а потом ножом оскопила их – всех до единого! Доказать было ничего невозможно – лица ее никто не видел, а все обитатели замка Бофор под присягой засвидетельствовали, что их госпожа никуда не отлучалась. Несмотря на то, что Катрин, дама из Шампани, была полностью оправдана, слух о случившемся разнесся по Франции. И к ней потянулись обиженные со всей округи, потом издалека – те, кому было отказано в законном наказании обидчиков. Графиня тщательно расследовала каждый случай, опрашивала свидетелей и, если жалоба подтверждалась, вершила правосудие, применяя древний принцип талиона[89].