– Возвращайся скорее.

– Милая, если все сложится, из Харбина я сразу прилечу к тебе. Хочу здесь уложиться в две недели.

Женя даже подпрыгнула от радости.

– Слушай, а ты на меня не сердишься из-за квартиры? – спохватилась она. – Ты даже не спросил, как идет ремонт.

Долгосабуров молчал, Женя даже подумала, что пропала связь.

– Костя, ау, ты меня слышишь?

– Слышу, милая. Нет, не сержусь. Я знаю, что ты все делаешь правильно. И даже если мне что-то не нравится, это не значит, что я могу тебя остановить.

– Ты только скажи, и я остановлюсь сама!

– Нет. Я убежден, что все идет правильно. Моя жизнь в твоих руках.

– А моя – в твоих.

– Не говори так. Мало ли что может случиться…

Он засмеялся, но Жене в его смехе послышалась горечь.

– Да что может случиться, Костя?

– Ну… Только я за порог, как к вам, мадам, стали заглядывать интересные соседи, в которых вы были когда-то влюблены!

– Костя! – Женя жарко покраснела. – Я же сама тебе об этом рассказала!

Как хорошо, что они говорят не в видеорежиме.

– Правда? Не помню! – смеялся муж. – Неужели ты думала, что я уеду и оставлю свое сокровище без присмотра?

– Без какого присмотра? – растерялась Женя.

– Без профессионального, – серьезно ответил он. – Что, испугалась? Не бойся, я тебе верю. Просто знай, что моя служба безопасности охраняет тебя.

– Но, Костя, я не хочу быть ни объектом охраны, ни объектом наблюдения! Это… это очень противно!

– Прости, дорогая, иначе никак. Я должен был предупредить тебя сразу, но побоялся, что тогда ты вообще перестанешь выходить из дома, чтобы не доставлять охране неудобств. Ну не сердись, пожалуйста! Не сердишься?

– Не сержусь, – буркнула Женя после паузы.

Ведь Костя заботится только об ее благополучии!

– Вот и умница! – засмеялся он. – А то ведь я мог навтыкать везде камер и следить за тобой в режиме онлайн! Но не сделал этого. Цени!

– Ценю, – мрачно согласилась она.

* * *

Михаил Васильевич с одухотворенным видом перебирал бумаги на рабочем столе. Очевидно, в его голове, как нарыв, зрел очередной приказ по санэпидрежиму.

– Сегодня я буду поздно, – предупредила Мила, – поеду к детям Андрея. Отвезу деньги и сварю им что-нибудь. С ними была Анина сестра, но вчера она уехала, а я сомневаюсь, что парни станут себе готовить.

– Давай вместе съездим.

– Хорошо, – улыбнулась она.

– А может, заберем пока детей к себе? – неожиданно предложил ее муж. – Андрей с Аней еще не скоро вернутся.

– Не стоит, пожалуй. Старший уже взрослый. Решит еще, что мы ему не доверяем, и обидится.

– Может, ты и права. Но у нас им было бы веселее, Вова с Валерой их бы развлекали. И Ане спокойнее. Дети под присмотром – одной тревогой меньше.

Мила задумалась. Колька жил самостоятельно с семнадцати лет, и не под негласным надзором предков, а в чужой стране, полагаясь только на себя. Он даже злился, когда она посылала ему деньги. Мила, конечно, адски тревожилась, но и гордилась сыном.

– Давай пригласим, но пусть они сами решают.

– В любом случае никто нам не помешает взять их в выходные на дачу. Устроим пикничок.

«Пикничок? – ужаснулась Мила. – Провести уик-энд замороженной, как говядина из Аргентины? Суровая перспектива!»

Михаил уже вешал халат в шкаф. Ее муж невзрачный, тихий. Но родной и рядом. И живой.

– Миша, а ты не хочешь со мной развестись? – вдруг спросила она.

– Ты с ума сошла?

– Ты мною недоволен, мы ссоримся все время.

Он весело отмахнулся:

– Какое все время, ты что, солнышко? Да и вообще… Разве это важно, ссоримся мы или нет?

– Конечно, важно! Зачем тебе сварливая жена? Разойдемся. Такую тетеньку, как я, ты всегда сможешь себе найти.

Он засмеялся:

– Мне не нужна такая, как ты. Мне нужна ты.

– Но…

– Я люблю тебя, солнышко, ты моя жена, и все тут.

– Разве…

Мила хотела сказать «Разве в нашем возрасте еще можно любить?», но прикусила язык.

Он подошел и крепко обнял ее. Мила склонила голову к его плечу, почувствовала тепло и силу его рук. И словно лопнула защитная пленка, и понимание простых вещей затопило душу. В одну секунду все стало так ясно, что Мила удивилась, как она не знала этого раньше.

Милина мама говорила, что семья – это зона, свободная от справедливости. Ироничный тон показывал Миле, что это плохо. А теперь она вдруг сообразила, что это хорошо.

Любовь и забота важнее всего. Нужно просто делать, что необходимо, вот и все. При чем тут справедливость?

Возможно, это не любовь. Но они с Мишей будут держаться вместе, и он никогда не предаст ее. Казалось бы, не так много. Но это все, что нужно.

– Поехали. – Она нехотя высвободилась из его объятий. – У нас полно дел.

Сидя в машине, она улыбалась. Невозможно измениться в одночасье. Ее не посетило откровение или просветление. Неведомые горизонты не открылись, и после краткого мига душевного подъема она так же будет жалеть деньги и беситься из-за ненужных покупок. Но, по крайней мере, будет знать, что не права. А еще будет знать, что муж примет ее такой, какая есть.

Вдруг вспомнилось, как они смотрели по телевизору фильм, и в рекламном блоке присутствовало средство от целлюлита. Мила, конечно, не верила в эти штучки, но вдруг подумала, а не купить ли? И сказала об этом вслух. «Зачем тебе, солнышко? – удивился Миша. – У тебя же нет целлюлита!» И, глядя в его бесхитростную физиономию, Мила, у которой апельсиновых корок хватило бы на целую рощу цитрусовых, поняла: она действительно нравится ему. Ему приятно быть с ней, пусть она и далека от идеала женской красоты.

Потом она вспомнила, как он заботился о ней в тот единственный день, когда она позволила себе заболеть. Прошлой зимой температура за окном резко упала, а у Милы, наоборот, резко поднялась. Как всегда в таких случаях, она отдежурила в клинике, но, вернувшись домой, легла на диван, чувствуя себя позорным дезертиром. И Миша выхватил эстафету из ее слабеющих рук, погладил белье, приготовил ужин.

У больного человека иногда возникает острое желание съесть или выпить что-то особенное. Вот и Миле вдруг дико захотелось воды «Перье». Она сообщила об этом мужу не как о желании, а как о научном наблюдении, мол, придет же в больную голову блажь. А он сразу рванул в магазин. Как в рассказе О’Генри, обегал полгорода, нашел и принес.

Почему хорошее вспоминаешь, когда хорошо, а плохое – когда плохо? Почему не наоборот? Почему такие моменты не приходят в голову во время ссоры?