Нет, это полная чепуха получается! Если Сергей – то есть Стас Торопов – отдал такой приказ, то почему же сам его и отменил? Причем столь демонстративно! Или решил показать свою храбрость? Или это была просто игра, чтобы вызвать к себе полное доверие жителей деревни и своих новых знакомых? Да мало ли какие причины тут могут быть, разве Ирина способна проследить логику бандита, который славен как раз отсутствием логики в своих поступках, недаром ему дано такое прозвище!

Ирина уткнулась лицом в подушку. А вдруг все ее измышления ложны, глупы, в них нет никакого смысла? Вдруг Сергей не имеет никакого отношения к Психу – Стасу Торопову? Вдруг прав был Павел, обвинявший во всем Виталю? В конце концов, насчет пистолета Сергея промолчала не только она. Маришка тоже о нем ни словом не обмолвилась. Более того: только Сергею и удалось ее успокоить. Наверняка и Маришка не сомневалась, что в Петра стрелял Виталя. Почему же сомневается Ирина?!

Ирина села и напряженно уставилась в окно, как будто там мог оказаться вызванный ее мыслями Виталя. Оказаться и ответить на все вопросы…

Если именно он чуть не убил Петра, почему не канул во тьму, не растворился в неизвестности, а прибежал к Ирине – звать ее на помощь? Вспомнилось, как он смотрел на нее беспомощными, детскими глазами, полными дождя и слез, как бормотал: «К деду сходи!»

Конечно, она совершенно не разбирается в людях, если до полной одури влюбилась в преступника, убийцу, кошмарного, опасного человека, но что до Витали, можно поклясться чем угодно: не он стрелял в Петра! Не он виновник исчезновения деда.

А кто, кто?

Кто, кто! От кого остерегал ее Павел, заклиная сидеть сиднем у бабы Ксени, от кого просил держаться подальше?

Да, Павел совсем не прост! Очень удобно свалить все на Виталю, тем паче что между ними весьма острые счеты. А все-таки обвинял он Виталю больше для отвода глаз, чтобы успокоить Сергея.

Павел что-то знает о нем. Не о пистолете – что-то другое знает… Однако тем более странно, что он так спокойно оставил Ирину в обществе этого опасного и подозрительного человеком. Девушка моей мечты, сбывшийся сон… А сам взял и уехал!

С другой стороны, Ирина отказалась покидать Вышние Осьмаки, а Петра следовало доставить в больницу как можно скорее. Да и как она может судить о мужских поступках, что она вообще знает об этих диковинных существах?

Ничего. И знать не хочет, что характерно. Только об одном…

Ирина горестно покачала головой и выбралась из-под теплейшего стеганого одеяла, под которым пряталась от всего мира, свернувшись клубочком, уже несколько часов.

Господи, да уже давно за полдень! Хватит тут валяться, хватит снова и снова накручивать одни и те же мысли, будто локоны на палец! Этак можно снова довести себя до истерики. И влажная, теплая духота натопленной боковушки ей уже нестерпима, аж в висках стучит. Надо пойти прогуляться, проветриться. Может быть, поискать деда Никифора. Хотя ведь неизвестно, вдруг он сам вернулся. И если сейчас прийти к нему, можно услышать ответы на все свои вопросы. Может быть, старик знает, кто стрелял в Петра!

Ирина схватилась за платье, развешанное на протянутой через всю комнатку веревке, и по спине аж мурашки побежали, такое оно было сырое, такое противное. Баба Ксеня отстирала грязь, но высохнуть платье не успело. Разве что попросить другое? Или самой подняться в Маришкину светелку, взять что-нибудь там? Чай, не рассердится Брунгильда за такое самовольство?

Ирина глянула в окно и безнадежно усмехнулась. А какая разница, в чем идти? Через пять шагов по этому дождю самое сухое платье на свете сделается – хоть выжми! Так зачем же добро переводить?

Влезла в сырое, с трудом подавляя зубовный перестук.

И ничего. Терпеть можно. Конечно, до простуды – ровно два шага. А то и меньше… Ну и наплевать! Ну и простудится – хоть и до смерти! Чего ей сейчас хотелось меньше всего на свете, так это жить. Разве это жизнь? Влюбилась в преступника и готова даже…

Ирина споткнулась, потрясенная своим внезапным открытием. Оказывается, ей все равно, кто на самом деле Сергей. Ей все равно! И даже если дед скажет, что своими глазами видел: он, именно он стрелял в Петра, – Ирина заткнет уши, чтобы не слышать это.

Может, у него руки в крови, но сейчас не это самое ужасное. И не ее готовность к всепрощению. Гораздо страшнее то, что ему – ему! – это не нужно. Ничего ему от Ирины не нужно. Ни прощения, ни любви…

Она очнулась, только когда больно ударилась босой ногой о ступеньку дедовой избы. Ну надо же! А ведь и не заметила ни пути, ни дождя. Смутно вспоминалось, как уходила из дому. Баба Ксеня не остановила ее – прежде всего потому, что бабы Ксени не было. Вообще на улице – ни души, даже козы попрятались. Над пятью обитаемыми избами вились дымки. Понятно. В одной из этих изб собрались старухи, благодарят Богородицу за чудесное избавление от пожара – уж наверняка именно Неопалимая Купина ниспослала спасительный дождь! Жалеют Петра и Маришку, сочувствуют бабе Ксене – и моют, моют кости всем остальным гостям, особенно непутевой, шалой девке Иринке, которая окончательно голову потеряла из-за Сереги, а он-то, он…

Не думать! Не надо сейчас об этом думать!

– Никифор Иваныч! – робко позвала Ирина. – Вы здесь?

Ответа не было. В избе пусто, полутемно.

Внезапно пахнуло земляной сыростью. Ирина вспомнила: еще когда они нагрянули сюда с Маришкой, здесь стоял тот же запах. Откуда же он шел?

Да вот же! В углу просторных сеней, под широкой лавкой, на которую навалено всякое хозяйственное старье, отодвинуты две половицы. От них-то и несет свежей, разрытой землей. А ведь половицы прикрывали ход в подвал!

Не в этом ли подвале нашел спасение дед Никифор? Однако почему он не вылез, когда понял, что суматоха в его избе улеглась?

Возможно, ему стало худо. А также… также очень возможно, что это не простой подвал. Неизвестно ведь, где он кончается. Не в том ли подземелье, которое смыкается с подвалами скита? Дед сам упоминал о многочисленных норах и лазах оттуда. Один такой ход случайно нашел Павел – благодаря чему выбрался в лес и спас свою жизнь. Но если дед Никифор – тот, кем его считает Ирина, его дом наверняка сообщается со скитом!

Ирина простерлась плашмя и попыталась заглянуть в отверстие в полу. Темнота, темнотища! Но вроде бы угадываются грубо вырубленные в земле ступеньки…

Поднялась, отряхнула колени и ладони. А потом, ужасаясь тому, что намерена сделать, прошла в комнату и, пошарив по ящикам старого стола, обнаружила несколько свечей. Сняла с полки загодя примеченную керосиновую лампу. Керосина нет, а жаль… Ну ладно, сойдет в качестве подсвечника. Огонек свечи надо защищать, где-то Ирина читала, что в подземельях могут возникать самые неожиданные порывы сквозняка. Так, вот и спички. Бросила критический взгляд на разношенные сапоги и разбитые ботинки без шнурков, которым по виду было лет сорок. У деда Никифора размер сорок седьмой, не меньше! Это сейчас он усох, а был-то каков богатырь, судя по этой обувке.