«И зачем только вы назвали меня именем этой глупой женщины!»

А дядя, прислушавшийся к нашему разговору, пояснил: «Потому что Сати — это Шива, а Шива — это Сати. В твоем имени и любовь, и печаль. И гнев. И танец».

И после его слов я решила, что если так уж надо, чтобы я была Сати, то и пусть, раз я могу одновременно быть и Шивой… — Сати быстро глянула на своего собеседника. Яра, казалось, был ошарашен ее рассказом; ее слова явно вызвали в его душе целую бурю чувств. — Да ладно, — засмеялась она, — вы это особенно в голову не берите, все это слишком сложно, сразу не поймешь. Важно одно: когда у вас много различных богов, это, видимо, значительно проще и легче, чем всего один бог. У нас в деревне был священный камень, принадлежавший одному из богов — а может, это было воплощение самого этого бога, — и лежавший между корнями огромного дерева у дороги. Жители деревни разукрасили этот камень красной краской и «кормили» маслом — чтобы его умилостивить, а себе доставить удовольствие. А моя тетушка, например, каждый день клала к ногам другого бога, моего любимого Ганеши, свежие бархатцы. Наш Ганеша представлял собой небольшую бронзовую статуэтку божества с человеческим туловищем и головой, но со слоновьим хоботом вместо носа; он стоял у нас в самой дальней комнате. Ганеша — вообще-то сын Шивы, но он гораздо добрее своего отца. Тетя каждый день рассказывала ему обо всем, что произошло, и даже пела ему. Этот обряд назывался «пуджа». Я тоже часто помогала ей. Я умела петь некоторые гимны. И мне очень нравился запах всяких благовоний и душистых масел, которыми тетя умащивала Ганешу. Нравились бархатцы… Но у тех людей, о которых я, собственно, хотела рассказать вам, у тех, от кого мы прятались, таких маленьких божков не было. И если они говорили: «Так повелел господь!» — то есть их бог, то ослушаться было невозможно, ибо это считалось единственно верной истиной. А если кто-то поступал не так, как повелел господь, то это было не правильно. И очень, очень многие верили этому. Те люди называли себя юнистами. «Один бог, одна Истина, одна Земля». И они… О, они заварили в итоге такую чудовищную кашу! — Слова приходили на ум все какие-то глупые, детские, должно быть, те самые, что соответствовали ее восприятию в те страшные годы. — Видите ли, население Терры — я имею в виду все ее народы во все времена — нанесло планете огромный ущерб. Люди вели бесконечные войны, без зазрения совести эксплуатировали недра планеты, понапрасну тратили ее богатства. Людей косили эпидемии чумы и других страшных болезней, целые народы практически вымирали от голода или существовали в крайней нищете… Все это длилось порой столетия! Людям просто необходимы были хоть какое-то утешение и помощь. Им хотелось верить, что и они способны что-то делать правильно. Я думаю, что и во времена моего детства они присоединялись к юнистам только потому, что им очень хотелось верить: все, что они делают, правильно.

Яра кивнул. Это он понимал хорошо. — Отцы-основатели юнизма, — продолжала Сати, — утверждали, что все несчастья в наш мир принесло «познание зла», как они это называли, и если бы люди не обрели этих дьявольских знаний, то остались бы «хорошими». А потому эти знания следовало искоренить и освободить в душах людей место для святой Веры. Юнисты боролись с учеными и наукой, противились развитию образования, даже обучению различным ремеслам — всему, разрешая лишь то, что было написано в их книгах.

— Как наши мазы.

— Наоборот! Вот тут, по-моему, вы ошибаетесь, Яра. Разве Толкователям свойственно бороться с наукой или отвергать какие-то знания? Я, например, ни разу не слышала, чтобы они называли какие бы то ни было знания «вредными» или еще как-либо порочили их. Правда, из Толкования исключено все то, что Ака узнала за последние сто лет благодаря контакту с инопланетными цивилизациями. В этом отношении вы правы: это действительно так. Но я думаю, Толкователи поступают так только потому, что у них не хватило ни времени, ни возможностей, чтобы обработать всю эту информацию и включить ее в систему своих знаний до того, как Корпорация превратилась в главенствующий и центральный институт вашего общества, заменив мазов бюрократами, а затем коррумпировав и криминализировав даже часть Толкователей, превратив их в верховных мазов. Толкователям ничего не оставалось, как уйти в подполье, где их знания не могли ни развиваться, ни умножаться. В общем, у вас здесь благодаря Корпорации тоже появилось нечто вроде «дьявольских знаний». Но я все же совершенно не понимаю, зачем Корпоративному государству понадобилось применять такое чудовищное насилие, такое чудовищное давление?

— Потому что именно в руках мазов сосредоточилось все богатство, вся власть. Они специально насаждали невежество, дурманя людям мозги всякими ритуалами и суевериями.

— Но это же не правда! НЕ НАСАЖДАЛИ они невежество! Ведь главное, к чему стремятся Толкователи, это просвещение, и они готовы поделиться своими знаниями с любым, кто только пожелает их слушать. Разве я не права?

Яра колебался, покусывая палец.

— Возможно, когда-то давно так и было, — сказал он неуверенно. — Но так было очень давно и далеко не всегда. А в последние десятилетия все было совсем не так. В стране довза мазы жестоко угнетали бедных людей. Все земли там принадлежали умиязу. А в школах Толкователи НАСАЖДАЛИ НЕВЕЖЕСТВО, внушая детям совершенно бессмысленные вещи и всякие СУЕВЕРИЯ! Они мешали нам создавать новое общество, новую систему правосудия, новую систему образования, новую…

— Они применяли насилие?

И снова он заколебался, но все же сказал:

— Да, применяли. В Белей толпа людей, зараженных реакционной идеологией, убила двух представителей официальной власти. Повсюду были проявления неповиновения. Пренебрежение законами.

Он крепко потер лицо здоровой рукой, хотя, наверное, ему было еще больно касаться обмороженных щек, да и раны на виске и на скуле еще только начинали затягиваться.

— Вот как это было, — сказал он. — Ваши люди прилетели сюда и принесли с собой новую жизнь. Они обещали, что наш мир станет лучше, раздвинет свои границы. И они действительно хотели дать нам все это. Но те, кто готов был принять у них знания, необходимые для строительства новой жизни, были остановлены; им мешали старый образ жизни, старые обычаи и законы, а также старые способы производства. Но больше всего им мешали мазы; они продолжали бормотать что-то о событиях, которые имели место десять тысяч лет назад, но утверждали, что знают все на свете и не хотят узнавать что-то новое. Они стремились удержать народ в нищете и невежестве. Они страшно заблуждались в своем эгоизме, превратившись в настоящих ростовщиков от знаний! Необходимо было столкнуть их с той дороги, что ведет в будущее. Ведь если бы они продолжали стоять у нас на пути, то продолжали бы нам мешать. Их следовало примерно наказать, чтобы все поняли, насколько эти люди заблуждаются. В подобных заблуждениях погрязли и мои родственники. Да, мой дед и моя бабушка стали врагами Корпоративного государства. Они не желали мириться с его властью. Не желали строить новую жизнь. Не желали меняться.

Сперва этот поток местных «канцеляризмов» лился из уст Яры ровно и спокойно, но потом голос его все чаще стал срываться; он задыхался от волнения, хватал ртом воздух, но упрямо смотрел прямо перед собой, крепко сжимая длинную ручку лампы.