Она сурово сдвинула брови. Что с ней? Думает?

Голди медленно произнесла:

— Я нередко хвастаюсь порочностью Голиафа. Но он… Он был подонком. Настоящим дьяволом. Я всегда его боялась… но тогда я была всего лишь маленькой девочкой. Однако я уже выросла. И больше не боюсь.

— Он жестоко обращался с вами?

— Да нет, не очень. — Она подняла кошачьи глаза. В них горел огонь. — Гораздо хуже, чем вы в состоянии себе вообразить. Так плохо, что я никогда вам об этом не расскажу. Я просто не могу говорить об этом! «Милая моя Голди, — хохотал он. — Славная моя малышка. Настоящая папина дочка».

Феликс опустил глаза. Ему стало тяжко смотреть в эту пылающую зеленую печь.

— Мне очень жаль.

— И правильно. — Ею снова овладела обычная ярость. — Пожалейте лучше себя самого. Пожалейте о своих поступках. Вы лгали мне, обещали свою любовь…

— Не совсем так.

— Не смейте спорить со мной! Разрази вас… Я с вас шкуру спущу!

Он опять посмотрел на нее, заглянув прямо в глаза, и сказал спокойно, как сказала бы Артия:

— Так спускайте же.

А «Розовый шквал», соприкоснувшись с бурей, уже не ведал покоя. Феликс так и не узнал, что собиралась сделать с ним Голди. В этот самый миг «Шквал» бешено взбрыкнул. Перед его силой блекли даже самые жестокие удары Голиафовой дочки.

Этот толчок, как ни странно, не опрокинул их на пол, а поставил на ноги. На лету Феликс подхватил лампу и для верности повесил ее на крюк, торчавший из деревянного борта.

Но едва он успел предпринять это весьма разумное действие, как вдруг на него, аккурат меж бровей, обрушился чудовищной силы удар. Нанес его кто угодно, но только не Голди; видимо, ему на голову рухнуло что-то тяжелое. Пока Феликс в замешательстве пытался понять, что же случилось, перед его глазами возник образ — страшный, неумолимый: стройный корабль с тремя высокими мачтами несется прямо на черные зубчатые скалы у подножия неприступного обрыва. Феликс Феникс услышал предсмертный крик корабля, увидел, как с треском ломаются мачты, как разверзаются зияющие раны на деревянных боках, как вливается в них жестокое море.

Он рухнул словно подкошенный.

А Малышка Голди только было собралась вплотную заняться штормом, но остановилась на полпути и уставилась на распростертого на полу Феликса. Она ясно видела, что на него ничего не падало, но тем не менее он лежал без сознания, и на лбу у него, точно звезда, наливался кровью багровый синяк.

А через минуту она удивилась еще больше.

Голди промчалась по уходящему из-под ног чреву корабля и опустилась на колени возле Феликса. Он застонал, и она, неожиданно для самой себя, обняла его.

Теперь он лежал, положив голову ей на плечо, закрыв глаза, не шевелясь. Голди ошарашенно смотрела на него. Прежде у нее никогда не возникало желания обнять мужчину. Она это делала ради своей выгоды, и сознание того, что она оставляет их в дураках, притупляло невольную злобу.

Но сейчас всё было совсем не так.

Вдруг Феликс открыл глаза, и Голди утонула в их синеве. Юноша и девушка долго смотрели друг на друга. Наконец она произнесла:

— Вас что-то ударило.

— Мачта, — глухо ответил он.

— Ничего подобного. Нет тут никаких мачт. Но на голове у вас синяк. — Она неуверенно замолчала. — А может, мне показалось. Тут темновато. Вот уже и прошел.

Он поднялся, но не оттолкнул ее. «И зачем он такой добрый?» — с болью подумала она.

— Что с вами, сэр?

— Ничего, Голди. Только вот… — И отвернулся. Он плакал.

Голди, душа которой не знала сострадания, схватила его за плечи и встряхнула.

— Хватит придуриваться, Феникс. Что стряслось?

— Шторм, — сказал он.

— Ну и что? Просто погода испортилась. Через полчаса закончится…

— Он принес воспоминание. О том, что случилось где-то неподалеку — там из моря встают обрывистые утесы…

— Побережье Гвинейи. К югу отсюда.

— Значит, там.

— Какого черта…

— Она погибла. Ее корабль разбился. «Незваный гость». Артия погибла.

Голди отшатнулась. От суеверного страха, которому так подвержены моряки и актеры, у нее по спине пробежала дрожь.

Феликс плакал, и Голди, покинув его, метнулась по лестнице на верхнюю палубу, где ветер уже рвал паруса под небом, превратившимся в кипящий свинец.

Три часа спустя, когда шторм исчерпал свои силы и осмотр «Розового шквала» завершился, Ник Нанн в тоске смотрел вслед Голди. Она опять шла в трюм — видимо, еще раз навестить своего пленника.

Исполненный тревоги и яда, Ник пробормотал:

— Влюбилась в него. Выпорите меня жареной селедкой, если я ошибаюсь.

Голди его не слышала. И слава богу.

Феликс был для нее заложником, с помощью которого она намеревалась шантажировать свою давнюю противницу, Артию. Но если Артия и вправду погибла, для него найдется другое применение. Вот почему она заботилась о нем. Только поэтому, больше никаких причин.

Никаких.

* * *

После полудня три ангелийских корабля выстроились в линейку перед «Лилией Апчхи».

Все три вывесили флажковые сигналы, которые, по прикидкам Артии, означали: «Привет, друзья! Рады вас видеть!». Но пушечные порты были открыты, а палубы кишели солдатами в мундирах и со сверкающими шпагами.

Ближе всех по правому борту стояла «Тигрица». В команде Артии многие восторгались ее рострой — черно-рыжей фигурой прыгающего тигра с блестящими позолоченными глазами.

Джекова Моди понизила голос и отчетливо прохрипела:

— Налейте ей молочка.

Потом вспорхнула и опустилась на тигриную голову, между глаз. За нею не мешкая последовал Планкветт. Тигр словно надел шляпу с перьями.

Два корабля разделяло пространство меньше чем в двадцать футов.

Капитан «Тигрицы» подошел к носу и крикнул:

— Эй, на «Лилии»! Приветствую вас! Мы узнали ваш фрегат. Хотя уже двенадцать месяцев о вас не было ни слуху ни духу.

— Несчастный случай, — отозвалась Артия. — У побережья Золотой Гвинейи.

— Но теперь, я полагаю, вы в полном порядке. Я имею дело с капитаном «Лилии»?

— Да, сэр.

— Вижу, вы женщина. Наш флот не может похвастать большим числом женщин-капитанов на военных кораблях.

— А разве наша добрая «Лилия» — военный корабль? — прокатился ропот за спиной у Артии.

Она подумала: «И вообще, как этот капитан так быстро разглядел, что я женщина? У него тоже глаза как у совы?»