Железнодорожник на станции уже тридцать лет служил и ещё помнил времена, когда к женщинам обращались "мадам" или "сударыня". Особенно к таким, на благородных похожим. Может, она и есть благородная? Случайно уцелела после всяких там войн и революций. Только не его это дело.

Но точно, дежурный угадал! Она его и спросила:

— Не подскажете ли мне, уважаемый, как попасть в Михайловку?

Ему неприятно было сразу огорчать такую вежливую, воспитанную женщину, потому для начала он ответил вопросом на вопрос:

— Вы к кому-то из родных приехали али по делу?

— Мне надо найти местного врача Петра Алексеева, не помню, как его по отчеству звать.

— По отчеству он Васильевич, — доверительно сообщил железнодорожник; врача он хорошо знал, как знали Петра Васильевича люди на много верст окрест. — Только, гражданочка, вы к нему попасть не сможете.

— Как так, не смогу? — она уставилась на него большими темными глазами, цвет которых из-за слабого света фонаря дежурный не мог определить.

— Войска там стоят, вокруг Михайловки. И к ним никого не пускают, и от них никого не выпускают. Очень уж они, михайловцы, перед властью провинились.

— Ай-яй-яй! — запричитала женщина. — Что же мне в таком случае делать? А не знаете ли вы поблизости какого дома, где я могла бы одну ночь переночевать?

И она сунула ему в руки купюру такую крупную, про которую железнодорожник только знал, что её выпускают, а сам доселе в руках не держал. Он подумал было, что про такое — дача взятки должностному лицу — он обязан был сообщить представителю НКВД, но потом решил, что никакая это не взятка, и к его работе отношения не имеет, а просто городские получают помногу и для них такие деньги — тьфу, не стоит и разговора!

Надо сказать, что такие деньги для Наташи были вовсе не "тьфу", как она прочла в мыслях у дежурного станции… Это были деньги, о которых, кроме нее, никто не знал.

Дело в том, что она перед самым отъездом отнесла в торгсин браслет из бриллиантового гарнитура и, так как знала, что ювелиры обязаны сообщать в органы обо всех сдатчиках таких дорогих вещей, постаралась проделать эту операцию в последний момент, надеясь, что чекисты не сразу хватятся её, а если хватятся, не сразу поймут, что она из Москвы уехала.

Снимут их с поезда? Вряд ли. Словом, она рискнула. А что в её авантюре нерисковое? Если на то пошло, у неё просто не было другого выхода. Пользоваться же драгоценностями Катерины она не хотела, несмотря на то, что подруга ей усиленно их предлагала.

После той картинки из сельской жизни, которую Наташа видела во сне, она поняла, что у селян прежде всего плохо с продуктами. Потому она и взяла за бриллианты не только деньги, но и продукты, которые по желанию сдатчиков можно было получить в торгсине.

В отличие от романтиков социалистического строя, Наташа верила в силу денег. Она успокаивала себя тем, что родилась и воспитывалась в другое время. То есть существовали, конечно, чувства и поступки, которые деньгами не измерялись и были ценны сами по себе, но пока в стране работали за деньги, она надеялась, что далеко не все люди бескорыстны.

— Кроме моего дома, поблизости жилья нет, — сообщил ей между тем служащий дороги. — Живем мы скромно, но если вас устроит…

— Устроит, — обрадовалась Наташа, но поняла, что надо объяснить свою предполагаемую неприхотливость. — Видите ли, я в цирке работаю…

"Работала!" — ехидно поправил её внутренний голос.

"Не твое дело!" — огрызнулась она.

— И нам в каких только условиях не приходилось жить!

"В цирке! — прочла она радостное оживление в мыслях железнодорожника. — Теперь понятно, откуда у неё такие деньги. Тогда, конечно, она может себе позволить их тратить, и я не нарушаю никаких законов, ежели хочу предоставить артистке свой дом для ночлега…"

Отчего у простых людей такое превратное представление о работниках искусства? В цирке она получала не так уж много. Как и её знакомые артисты театра. А уж балерины и вовсе не могли похвастаться большими окладами. Но вот поди ж ты…

Наташа вспомнила, как много лет назад, в разгар гражданской войны, крестьяне, узнав, что они — артисты, приняли у себя в селе труппу циркачей, как самых дорогих сердцу людей. Как хорошо, что она выбрала себе такую профессию, какая во все времена вызывает у народа любовь и уважение… Хотя и оплачивается более чем скромно…

Железнодорожник отвел её к себе, в небольшой, но чистенький домик, где их встретила его жена. Если в начале в её глазах и была какая-то настороженность, то после того как муж с нею поговорил — отдал деньги, как поняла Наташа — хозяйка прямо залучилась радушием.

Гостью накормили, напоили и, несмотря на возражения, положили на большой кровати, с которой сняли спящего ребенка и перенесли его на диван.

На кровати оказалась огромная душная перина, и Наташа пожалела о том, что на диване не дали расположиться ей.

Она думала, что после сытного ужина не сможет заснуть, но провалилась в сон, едва коснувшись подушки.

Утром её ждал сытный завтрак — похоже, хозяйка все не могла нарадоваться гостье, заплатившей за ночлег купюрой, равной двухмесячной зарплате мужа.

Наташа приготовилась идти пешком те самые пять километров, но жена железнодорожника предложила:

— Давайте, я вас на подводе отвезу. Мы, конечно, на ней все возим: и навоз, и сено, но вы не бойтесь, я её ещё осенью вымыла, даже ножом доски выскоблила, сейчас сенца свеженького положим…

Возражать Наташе было не с руки. Да и идти пешком по открытому месту, продуваемому холодным северным ветром, не хотелось.

— А муж мой спит после работы, — делилась с нею женщина по имени Нина. — Но вы не сомневайтесь, я с конем ничуть не хуже управляюсь. Да, если честно, чаще мне приходится ездить, он все на своей станции…

Нина помялась, а потом вдруг выпалила:

— Пожалуйста, расскажите мне о своей работе!

— О работе? — Наташа не поверила своим ушам.

— Ну, да, о работе! О цирке, муж ведь правду мне сказал? Это не шутка?

Оказалось, в свое время Нина мечтала работать в цирке. Она поехала в Москву на поезде, чтобы поступать в цирковое училище, но по пути встретилась с будущим мужем, который ехал к месту своей работы, на эту самую станцию, да и уговорил хорошенькую девчонку сойти с поезда вместе с ним…

Наташа рассказывала о цирке, о гастролях, об аттракционах, в которых работала, и чувство неловкости не покидало ее: как она легко все расставила по местам! Якобы люди проявили к ней внимание лишь потому, что она им хорошо заплатила, а оказалось…

Нина остановила подводу, не доезжая до Михайловки метров двести.

— Уж и не знаю, как вы в село попадете, — покачала она головой. — Жалко, помочь ничем вам не могу. Да и моя бы воля, вас не пустила: опасное это дело. Мужики там, как жеребцы, без дела застоялись. К безнаказанности привыкли, а вы женщина красивая… Может, вернетесь вместе со мной?