– Что случилось?

– Какой-то гад сбросил меня в канал! Я сплю себе спокойно, а в следующий момент уже лечу. – Он опирается на колени, сложившись пополам и раскачиваясь взад-вперед, как какая-нибудь водоросль. – Говорю вам, нет больше покоя. Словно чертовы джунгли… А он что, взял мое одеяло? Если он взял мое одеяло, можете швырнуть меня обратно в канал.

Его одеяло все еще лежит под мостом на куче картонных коробок, имитирующих постель.

– А что с моими зубами?

– Не знаю.

Он чертыхается и сгребает свои вещи, ревниво прижимая их к груди. Я предлагаю вызвать «скорую» или полицию, но он отказывается. Все мое тело дрожит, и я чувствую себя так, словно глотаю кусочки льда.

Подобрав ботинки и пальто, я протягиваю ему сырую двадцатифунтовую банкноту и советую найти какое-нибудь место, где можно обсохнуть. Наверное, он купит себе бутылку и согреется изнутри. В ботинках хлюпает, когда я взбираюсь по лестнице на мост. Отель «Гранд Юнион» находится на углу.

Словно спохватившись, я перегибаюсь через перила и кричу ему:

– Как часто вы здесь спите?

Его голос доносится из-под каменной арки:

– Только когда «Ритц» переполнен.

– Вы видели лодку, причаленную под мостом?

– Не-а. Они причаливают дальше.

– А несколько недель назад?

– Я стараюсь не запоминать. Занимаюсь своим делом.

Больше он ничего не говорит. У меня нет права давить на него. Элиза живет неподалеку. Раздумываю, не пойти ли к ней, и понимаю, что и так уже причинил ей достаточно неприятностей.

Через двадцать минут мне удается поймать кеб. Водитель не хочет меня сажать, потому что я, по его словам, испорчу сиденье. Я предлагаю ему двадцатку сверху. Это только вода. Уверен, он видал и кое-что похуже.

Джока нет дома. Я так устал, что с трудом снимаю ботинки, а потом валюсь на кровать. Рано утром слышу, как в замок вставляют ключ. Женщина смеется пьяным смехом и скидывает туфли. Отпускает комментарии по поводу техники.

– Подожди, я покажу тебе, что храню в спальне, – говорит Джок, вызывая новые смешки.

Интересно, есть ли у него затычки для ушей?

Еще не рассвело, когда я укладываю вещи в спортивную сумку и оставляю записку на микроволновке. На улице уборочная машина чистит желоба. На глаза не попадается и самой маленькой бумажки.

Проезжая по городу, я постоянно поглядываю в заднее стекло. Дважды меняю кеб и останавливаюсь у двух банкоматов перед тем, как сесть в автобус на Юстон-роуд.

Я чувствую себя так, словно медленно отхожу от наркоза. В течение нескольких последних дней я позволял деталям ускользать. Более того, я перестал доверять своему инстинкту.

Я не расскажу Руизу об Элизе. Не стоит подвергать ее допросу с пристрастием в свидетельской ложе. Я хочу по возможности освободить ее от этого испытания. И когда все кончится, если никто не узнает о ней, я, вероятно, смогу продолжить карьеру.

Бобби Моран имеет какое-то отношение к смерти Кэтрин Макбрайд. Я в этом убежден. Если полицейские не собираются изучить его под микроскопом, тогда это предстоит сделать мне. Людям обычно нужен мотив для того, чтобы совершить убийство, но не для того, чтобы остаться на свободе. Я не допущу, чтобы меня посадили в тюрьму. Я не расстанусь со своей семьей.

На Юстон-стейшн я провожу быструю инвентаризацию. Кроме смены одежды, у меня есть заметки о Бобби Моране, автобиография Кэтрин Макбрайд, мобильный телефон и тысяча фунтов наличными. К сожалению, я забыл захватить фотографию Чарли и Джулианы.

Я плачу наличными за билет. У меня еще остается пятнадцать минут, и я успеваю купить зубную щетку, зарядное устройство для телефона и одно из тех путевых полотенец, которые похожи на автомобильную замшу.

– У вас есть зонтики? – с надеждой спрашиваю я. Продавец смотрит на меня так, словно я попросил ружье.

Держа в руках стаканчик с кофе, я сажусь в поезд и занимаю свободное место лицом по направлению движения. Ставлю сумку рядом с собой и кладу сверху пальто.

Пустая платформа скользит за окном, и следом за ней исчезают северные пригороды Лондона. Поезд покачивается на осях, поворачивая на высокой скорости. Мы проносимся мимо маленьких заброшенных станций, на которых поезда, кажется, уже не останавливаются. Пара машин стоит на долговременных парковках столь нарочитого вида, что невольно ожидаешь увидеть шланг, отходящий от выхлопной трубы, и мертвеца, упавшего на руль.

Моя голова полнится вопросами. Кэтрин хотела устроиться ко мне секретарем. Она дважды позвонила Мине, потом села на поезд и прибыла в Лондон на день раньше.

Почему она звонила в мой кабинет тем вечером? Кто ответил на звонок? Или она передумала и решила не преподносить мне сюрприз? Может, хотела отменить собеседование? Не исключено, что она была на взводе и просто искала компанию, чтобы выпить. Или же хотела извиниться за то, что принесла мне столько неприятностей.

Все это лишь предположения. В то же время они подтверждаются различными деталями. Можно идти дальше. Все фрагменты складываются в единую картину, и только Бобби не вписывается в нее.

Его пальто пахло хлороформом. На манжетах были следы машинного масла. В заключении о вскрытии тела Кэтрин упоминалось машинное масло. «Все дело в нефти», – сказал мне Бобби. Знал ли он, что она нанесла себе двадцать один удар? Вел ли меня к тому месту, где она исчезла?

Возможно, он использует меня, чтобы обеспечить себе заключение о невменяемости. Притворившись сумасшедшим, он может избежать пожизненного приговора. Вместо этого его пошлют в закрытую больницу вроде Бродмора. Потом он сможет удивить тюремного психолога тем, насколько хорошо его случай поддается лечению. И через пять лет окажется на свободе.

Я все больше становлюсь похож на него: вижу заговоры за простыми совпадениями. Что бы ни стояло за всем этим, не следует недооценивать Бобби. Он играл со мной. Не знаю зачем.

Я должен от чего-то оттолкнуться в своих поисках. Для начала сгодится Ливерпуль. Я вытаскиваю папку Бобби Морана и начинаю читать. Открыв чистый блокнот, отмечаю самое важное: название начальной школы, номер автобусного маршрута, на котором работал его отец, клуб, куда ходили его родители…

Все это может быть очередной выдумкой Бобби. Но что-то подсказывает мне, что это не так. Думаю, он изменил некоторые имена и названия, но не все. События и эмоции, которые он описывал, были правдой. Я должен отыскать ниточки этой правды и дойти по ним до центра паутины.

Часы на Лайм-стрит-стейшн светятся белым, их прямые черные стрелки показывают одиннадцать. Я быстро иду через главный вестибюль мимо кофейни и закрытого туалета. Табор девочек-подростков общается через клубы сигаретного дыма с громкостью в 110 децибел.