Элиза щелкает зажигалкой. Пламя отражается в ее горящих глазах. Я никогда не видел, чтобы она была так растеряна.

– Я предоставлю тебе право решать, – мягко говорит она, – но я хочу сделать заявление. Я не боюсь.

– Спасибо.

Мы сидим в тишине. Через какое-то время она снова протягивает руку и сжимает мою ладонь.

– Ты так и не сказал мне, почему был расстроен в тот вечер.

– Теперь это уже не важно.

– А твоя жена очень переживает?

– Да.

– Ей повезло, что у нее есть ты. Надеюсь, она это понимает.

Открыв дверь кабинета, я понимаю, что в комнате кто-то есть. Хромированные часы над стеллажом показывают половину четвертого. Напротив книжного шкафа стоит Бобби Моран. Он как будто возник из воздуха.

Он резко поворачивается. Не знаю, кто из нас более изумлен.

– Я стучал. Никто не ответил. – Он опускает голову. – Мне было назначено, – говорит он, словно читая мои мысли.

– Разве вам не нужно приходить с адвокатом? Я слышал, что вы подаете на меня в суд за клевету, злоупотребление доверием и что он там еще откопал.

Бобби выглядит смущенным.

– Мистер Баррет говорит, что мне надо все это делать. Он говорит, я могу получить много денег. – Протиснувшись мимо меня, он встает рядом со столом. Он очень близко. Я чувствую запах жареного теста и сахара. Влажные волосы приклеились к его лбу, образуя рваную челку.

– Зачем вы пришли?

– Я хотел вас увидеть. – Его голос звучит угрожающе.

– Я не могу вам помочь, Бобби. Вы не были со мной честны.

– А вы всегда честны?

– Я пытаюсь.

– Как? Говоря полиции, что я убил эту девушку?

Он берет со стола круглое стеклянное пресс-папье и взвешивает его в правой руке, потом в левой. Подносит его к свету.

– Это магический кристалл?

– Пожалуйста, положите на место.

– Почему? Боитесь, что я опущу его вам на голову?

– Почему бы вам не присесть?

– После вас. – Он показывает на кресло. – Почему вы стали психологом? Разрешите, я угадаю… Отец-тиран и сверхзаботливая мать. Или темная семейная тайна? Родственник, который начал выть на луну, или любимая тетя, которую пришлось запереть?

Я не доставлю ему удовольствия, показав, как близок он к правде.

– Я здесь не для того, чтобы разговаривать о себе.

Бобби смотрит на стену за моей спиной.

– Как вы можете вешать здесь диплом? Это издевательство! Три дня назад вы думали, что я совершенно другой человек. И все же вы собирались предстать перед судом и указать судье, стоит ли меня изолировать или отпустить. Что дает вам право разрушать чужую жизнь? Вы меня не знаете.

Слушая его, я чувствую, что наконец-то разговариваю с настоящим Бобби Мораном. Он бросает пресс-папье на стол, и оно медленно катится и падает мне на колени.

– Вы убили Кэтрин Макбрайд?

– Нет.

– Вы знали ее?

Он смотрит мне прямо в глаза.

– Не очень-то хорошо у вас получается. Я ждал от вас большего.

– Это не игра.

– Нет. Это важнее.

Мы глядим друг на друга в молчании.

– Бобби, вы знаете, кто такой патологический лжец? – наконец спрашиваю я. – Это тот, кому легче солгать, чем сказать правду в любой ситуации, независимо от обстоятельств.

– Но такие, как вы, должны понимать, когда человек лжет.

– Это не меняет моего мнения о вас.

– Я только изменил несколько имен и названий, все остальное вы напридумывали самостоятельно.

– А как же Арки?

– Она бросила меня шесть месяцев назад.

– Вы сказали, что у вас есть работа.

– Я сказал вам, что я писатель.

– Вы хорошо умеете сочинять.

– А теперь вы надо мной смеетесь. Знаете, в чем проблема таких, как вы? Вы не можете удержаться от того, чтобы не запустить руки в чужую психику и начать менять чужие взгляды на мир. Вы строите из себя Бога…

– А кто эти «такие, как я»? С кем вы уже встречались?

– Не важно, – отрезает Бобби. – Вы все одинаковы. Психологи, психиатры, психотерапевты, гадалки, знахари…

– Вы лежали в больнице. Вы там познакомились с Кэтрин Макбрайд?

– Вы, должно быть, считаете меня идиотом.

Бобби едва не теряет самообладание, но быстро успокаивается. У него почти нет психологической реакции на ложь. Ничто не выдает его; он непроницаем, словно опытный игрок в покер.

– Все, что я сделал в своей жизни, и все, с кем встретился, имеют значение – хорошие, плохие, злые, – говорит он с ноткой торжества в голосе, – мы – сумма наших частей и часть наших сумм. Вы говорите, что это не игра, но вы ошибаетесь. Это игра добра со злом. Белого с черным. Некоторые люди – пешки, некоторые – короли.

– А кто вы? – спрашиваю я.

Он ненадолго задумывается.

– Когда-то я был пешкой, но дошел до противоположного края доски. Теперь я могу быть тем, кем хочу.

Он вздыхает и поднимается на ноги. Сеанс длится всего полчаса, но Бобби уже надоело общение со мной. Не надо было вообще начинать этот разговор. У Эдди Баррета сегодня будет чем заняться.

Я провожаю Бобби в приемную. Какая-то часть меня желает, чтобы он остался. Я хочу потрясти дерево и посмотреть, что с него упадет. Я хочу правды.

Бобби ждет у лифта. Двери открываются.

– Удачи.

Он поворачивается и смотрит на меня с любопытством.

– Мне не нужна удача. – Чуть заметный изгиб его губ создает подобие улыбки.

Вернувшись за стол, я смотрю на место, где сидел Бобби. Какой-то предмет на полу привлекает мое внимание. Это маленькая резная фигурка, похожая на шахматную. Подняв ее, я вижу, что это деревянный брелок для ключей, изображающий кита. Кольцо укреплено на его спине при помощи крошечного ушка. Такие вещички обычно встречаешь на детских ранцах и портфелях.

Наверное, фигурку уронил Бобби. Я еще могу его догнать, могу позвонить вниз в фойе и попросить охранника задержать его. Я смотрю на часы: десять минут пятого. Наверху началась встреча. Я не хочу здесь оставаться.

Внушительные размеры Бобби выделяют его из толпы. Он на голову выше всех, и прохожие словно расступаются перед ним. Идет дождь. Я засовываю руки в карманы пальто. Мои пальцы смыкаются вокруг гладкого деревянного кита.

Бобби направляется к станции метро на Оксфорд-серкус. Я надеюсь, что, держась поблизости, не потеряю его в лабиринте переходов. Не знаю, зачем я это делаю. Думаю, чтобы получить ответы на вопросы. Я хочу знать, где и с кем он живет.