— Я имею в виду не его. — Она помотала головой.

— Кого-то с моей стороны? — Он поднял голову, чтобы заглянуть ей в лицо. — Но ведь никого нет. — «Кстати, почему ты не подумала об этом, когда заманила меня в постель?»

Она покосилась на него.

— Есть дама, которая зависит от тебя. Ради блага которой ты хочешь раздобыть денег. Я считала, что это ее ты навещал в тот день. В Кэмден-Тауне.

— Нет, Лидия. Неужели ты думаешь, что я из тех… — Он замолчал. Из тех, кто спит с чужой женщиной. А в отношении миссис Толбот он, наверное, еще хуже. — Та дама — вдова одного из моих подчиненных. Я дал ему слово, что сделаю все возможное для нее и для их сына. Я хотел бы, чтобы она получила независимость от родственников, с которыми ей сейчас приходится жить. Вот и все. У меня даже в мыслях не было ухаживать за ней.

Она перестала быть настороженной, а может, ее расслабил кларет. Блэкшир разглядел, как беспокойство в ней уступило место облегчению и любопытству. Правда, это длилось всего мгновение.

— Странное обещание.

— Он умирал. — Интересно, многое ли он готов открыть ей? Ему известны ее секреты — о брате, об утрате родителей, о подонке, который погубил ее, — а она о нем практически ничего не знает. — Это был долгий день и долгая ночь, и я хотел… очень хотел утешить его.

— Ты очень благородный человек. — Ее взгляд заскользил по его лицу. — Не многие дали бы такое обещание, не говоря уже о том, чтобы выполнить его.

Ему нечего было сказать. После ее комплимента у него возникло ощущение, будто по коже ползет сороконожка. А что, если и здесь виноват кларет? Сейчас она воспринимает его историю так, а завтра, когда у нее в голове прояснится, будет воспринимать совсем по-другому.

Она спокойно и терпеливо наблюдала за ним. Он чувствовал: Лидия с радостью выслушала бы продолжение его рассказа, но и с не меньшей радостью помолчала бы. Где, черт побери, была эта женщина десять минут назад? Куда она делась и зачем уступила свое тело этому шипящему, плюющемуся суккубу?

На мгновение у него возникло желание потребовать от нее своей очереди, чтобы все произошло так, как они и договаривались. Но он был сыт, ослепляющая страсть не подавляла совесть, и сейчас совесть требовала от него прочтения литании.

Он позволил себе одно прикосновение: провел рукой по ее волосам.

— Спи, Лидия. У тебя был длинный день. — Он встал с кровати и погасил свечи.

Кошмар повторился, причем еще более страшный, чем прежде. Выстрелы. Жуткие вопли лошадей. Крики в ночи. И хлопанье дверцы экипажа.

Однако она чувствовала рядом с собой его присутствие. Он спасал ее от ужасных видений прежде, чем они успевали овладеть ею. Он прижимал ее к себе, протирал влажный лоб краем простыни и разговаривал с ней: «Лидия. Дорогая. Ты в безопасности. Я не дам тебя в обиду». Потому что считал, что все эти кошмары связаны с ней самой.

Блэкшир мог бы уйти после их страсти, но не ушел. Теперь он узнал, что ее мучает разрушительный голод. Он одним глазком заглянул в отвратительные глубины ее желаний и вместе с нею погрузился в них, впитывая в себя каждую вспышку ее ярости. Он сделал это, потому что он человек безграничной силы, безграничного терпения, безграничного понимания слабостей других.

Он лбом прикоснулся к ее затылку. Она шеей ощутила его теплое дыхание. Как и прошлой ночью, он обнимал ее одной рукой, только сейчас на них не было никакой одежды. Каждый раз, просыпаясь, она чувствовала прикосновение его обнаженного тела, и каждый раз это ощущение заново изумляло ее.

Лидия заморгала и открыла глаза. Уже утро? Болела голова. Не надо было пить кларет.

Они не задернули шторы, и сейчас комнату заполнял предрассветный сумрак. Да, уже утро. Но вставать пока рано.

По тому, как были напряжены его мышцы, она поняла, что он тоже не спит, но боится пошевелиться, чтобы не разбудить ее. Судя по его возбуждению, у них есть выбор, как провести время до завтрака.

Своей рукой под одеялом он нащупал ее руку, и их пальцы переплелись. Он понял, что она проснулась.

Через какое-то время ей придется столкнуться с последствиями того, что она натворила. Но не сейчас. Пока она может отвлечься на него — на великолепное олицетворение мужественности, — который не давал обещаний ни одной даме. И забыться вместе с ним. Она подтянула его руку к своей груди так, чтобы ладонь легла на сосок.

Он вздохнул. Это был облегченный вздох мужчины, который долго ждал, когда дама проснется и положит его руку на свою грудь.

— Ну, как твоя голова? — ласково спросил он, поглаживая ее.

— Плохо. — Только бы он не решил, что нужно оставить ее в покое. — А вот другие части тела в полном порядке.

Она спиной ощутила рокот в его груди — это он рассмеялся, не выпуская смех наружу.

— Если ты пожелаешь, этим другим частям станет еще лучше. — Прикосновение его руки к соску вызывало у нее сладостное покалывание во всем теле.

«Да». Это молитва и ликование. «Да, да, да, да, да».

— А какие именно части ты имеешь в виду?

— Сейчас я их осмотрю и решу. — Нежное и неожиданное прикосновение: он поцеловал ее за ухом. — Повернись ко мне. — Его голос упал до шепота. — Дай мне взглянуть на тебя.

Она перекатилась на спину, а он приподнялся на локте. При виде его лица у нее захватило дух. В бледном сумраке она хорошо различала темные густые брови, придававшие ему суровости; глаза цвета крепкого кофе; щеки, шершавые от отросшей щетины. И выражение целеустремленности. Откинув одеяло, он открыл ее почти всю, до середины бедер. И себя тоже. Она увидела волосы на его груди, выступающие ключицы, плоские мышцы живота. Вчера ночью все это почему-то ускользнуло от ее внимания.

Его рука вернулась к ее груди, на этот раз чтобы зажать между пальцами сосок. Его взгляд переместился к ее лицу. Он хотел видеть, как она изнемогает от наслаждения. Она сглотнула, и он посмотрел на ее шею.

— Тебе нравится? — спросил он.

Ее пронзил трепет. Вчера он точно таким же голосом задал похожий вопрос, стоя перед ней во всей своей обнаженной красоте: «Ты этого хочешь?» Даже монашка не смогла бы ответить «нет».

— Так нравится? — Он слегка сжал сосок.

— Да. Сильнее. — Ее дыхание участилось.

Он покачал головой, уголок его рта приподнялся.

— Ты забыла, что сейчас будет по-моему? Не приказывай мне. Я запрещаю тебе говорить «сильнее». — Он продолжал ласкать ее сосок, но его движения замедлились и стали едва уловимыми.

Нет, это невозможно!

— А что, если я буду умолять, а не приказывать?

Его брови сошлись на переносице, а по глазам она поняла, что он живо представил себе это зрелище.

— На меня это не подействует, — твердо сказал он. — У меня есть план, и я буду следовать ему.