……………………………………………………………………………………

Но вернемся к началу его карьеры в искусстве.

Он пока в Персии и никаких мечтательных женщин, никаких наработок у него еще нет. Сзади — нацменская куцая юность в одной из кавказских республик, впереди — полный мрак в еще более мракобесной стране.

Поскитавшись по Персии под видом «изучения народных ремесел», горемычный Горшечник осознает, что его лепка по сравнению с работами настоящих умельцев бледнеет, и начинает рекламировать новый вид мастерства, заключающегося в покрывании домашней утвари позолотой, которая якобы проявляет скрытую, сакральную силу обыкновенных вещей.

Он даже успевает заключить пять-шесть контрактов с владельцами сногсшибательно широкометражных, построенных на широкую ногу, домов, возжелавшими, чтобы Мастер покрыл их черепицы золотой пылью, — однако, Иранская Революция и злобные муллы расстраивают все лукративные, рахат-лукумные планы, и Горшечник, как и мой любовник, бежит.

Очутившись в Америке, он тут же вызывает жалость к себе, объявляя посетителям ресторана, в котором работает, что моет тарелки вместо ваянья горшков — то есть вынужден возиться с грязной посудой вместо того, чтобы заниматься чистым искусством — и тогда недавно женившийся на ереванской оперной диве знаменитый скульптор R.S. зовет его к себе в студию и назначает незавидный, хотя и неизменный месячный заработок, чтобы Горшечник возводил там без устали стальные и чугунные стеллы — которые, за их ненадобностью, надо с регулярностью разрушать.

Горшечник так преуспевает в этом занятии (а также в двурушнических, двугорбых дуэтах с ереванской оперной дивой), что в совершенстве овладевает техникой известного скульптора (а кое-какую технику и превосходит) и с закрытыми глазами имитирует его монументальные, встречающиеся во двориках музеев, в парках и садах стеллы — однако, это занятие не приносит ему никаких слитков славы, ибо и на те стеллы, что разрушает, и на те, что скульптор просил сохранить, он вынужден наносить инициалы «R.S.»

Прознав, что Свет Любви тоже перебрался в Америку, так и не вкусивший вожделенной славы (но купающийся в вожделенье) Горшечник разыскивает его и требует своей доли за давно разбитые золотые горшки.

Мой любовник ссылается на отсутствие денег, и тогда выдохшийся вымогатель предлагает ему импортировать из сумасшедшего дома в Европе масляных «Укротителей», разумеется, с уведомлением, что эти картины — всего лишь кропотливая копия, а не настоящие кобры.

Какое-то время они этим и занимаются: в Америке растаможивают «Таможенника Руссо», а из Америки поставляют в Европу абстрактный экспрессионизм и граффити, — но затем Горшечник, прикрываясь именем моего любовника, продает франтоватому французскому дилеру Т. фальшивого Пьера Боннара, а когда тот просит вернуть деньги, берет покрытый позолотой кирпич, оборачивает его бумагой с короткой и отталкивающей, как его средний палец, запиской, и забрасывает в окно нью-йоркской гостиницы дилера.

К сожалению, брутальный брусок попадает не в мсье T., а в мягкий заградительный зад его горничной, застилавшей постель, и тогда Горшечника — с моим любовником заодно — вяжут за хулиганство, и они проводят трое суток в тюрьме.

Вскоре мсье Т. засуживает Свет Любви на всю сумму, за которую ему продали подделку Боннара (Горшечник клянется, что деньги пропали), и мой перс вынужден заплатить не только за издержки судебного производства, но и потерять свою репутацию в дорогом ему «мире искусства».

Кто теперь ему может поверить, если его имя навеки связано с подделкой картин?

* * *

У персов есть такая пословица: чтобы попасть в норку, змея должна распрямиться.

А если мудришь, юлишь и пускаешься на уловки, чтобы всех обхитрить; если петляешь и извиваешься и идешь обходными путями; если сворачиваешься в засаде замысловатым клубком, готовясь к прыжку, то не сможешь протиснуться ни в одну щель.

Зеркало номер 6

Револьверное жало, змеиное дуло

После фиаско с финансами, фаянсом и глиной последовали другие провалы.

Сколько мой любовник ни обращался в арт-галереи, сколько ни слал запросов в музеи, предлагая трудиться если не за горшки, то за гроши, все было напрасно.

Более того: странные истории начали случаться с людьми, которые могли бы помочь.

Однажды знакомая должна была проинтервьюировать его, вместе со своими коллегами, на пост куратора Музея Войны, но как раз в тот день ошалевший от одиночества школьник, во время вакаций пожелавший очистить область от «скверны», поджег сухую траву, и пожар распространился на сотни гектаров, в результате чего интервью сорвалось.

А когда были запланированы съемки на телевидении, чтобы рассказать о картинах Тюльпарова, прежде ретивая репортерша (взгляд чуть косит, губы припухли, что в совокупности с коротко подстриженной, как у школьницы, челкой, лишь придавало ей сексапил), вдруг впала в депрессию после удаления пораженного раком яичника, полагая, что стала бесплодной (дополнительной причиной депрессии была страсть к спортивному комментатору, влюбленному в объявлявшего погоду блондина, который, в свою очередь, волочился за всеми, невзирая на погоду и пол), и решила покончить с собой.

Существовала и третья причина, приведшая Эшли к роковому концу: не так давно она подготовила передачу о психологической помощи потенциальным самоубийцам, но владелец телеканала, больше заинтересованный в репортажах, посвященных криминальной хронике и кровавым разборкам, чем рассказам о том, как предотвратить жестокость и кровь, снял с эфира «бесхребетный» сюжет.

В то утро, когда мой любовник должен был появиться в телепередаче про Тюльпарова с участием Эшли, Эшли вышла в эфир, извлекла револьвер, чье холодное, черное, бесстрастное дуло напоминало змею, и заявила, что репортаж о самоубийцах, несмотря на запрет, состоится и что владелец радиостанции сейчас получит все, что ему так близко к сердцу — и кровь прямо в эфире, и безжалостную, жестокую смерть.

После этих слов она уткнула дуло револьвера в правый висок (кто сказал, что мужчины стреляют в голову, а женщины — в сердце?), нажала на курок и затряслась в предсмертном припадке, в то время как находящиеся в студии сослуживцы были уверены, что имеют дело с театрализацией, и уже готовились поздравить ее с блестящей находкой.

Увы, бедная Эшли, которую поразили не только неудачи в любви и на работе, но и неостановимый, медленно ползущий и сжирающий ее рак (не говоря уже о стремительной пуле), была единственным контактом моего любовника на телевидении, и этот контакт, за полтора часа до сюжета об «адски талантливом» Юсуфе Тюльпарове и его «адыгейском архиве», был непоправимо и навсегда мертв.

* * *

Германский герпетолог Иоханн Георг Ваглер (1800–1832) сначала был ассистентом йоханна фон Спикса, а затем и сам стал директором Зоологического Музея при Мюнхенском университете, когда Спикс скончался в 1826 году.

Ваглер посвятил все свое время работе над обширной коллекцией, привезенной им из Бразилии, а также исследованию под названием Monographia Psittacorum, в которую включил описание голубых попугаев.