Пес снова почувствовал себя надежно защищенным в их компании, но перед глазами опять возникли образы треклятой церкви и изувера Гзанды, и от омерзительных воспоминаний кусок не полез в горло. Так и не пообедав толком, прусс с жаждой внимал рассказам бойцов об армии неприятеля, в особенности о военачальниках.

Фон Плауэн с двухтысячным отрядом остался в родном Шветце, поскольку на поле боя в предыдущих сражениях особо себя не зарекомендовал, зато был весьма искушен в делах административных. Шветц находился в богатейшем крае Западной Пруссии, поэтому его защита была одной из важнейших военных задач.

Тем временем Верховный магистр фон Юнгинген выжидал, рассчитав, что оборона на своей земле принесет наилучшие результаты. Поляки, напротив, постоянно совершали разорительные набеги на прусские селения и угоняли людей и скот.

И когда в день святой Маргариты[93]польская армия взяла город Гильденбург, учинив жестокую расправу над его жителями, и собралась идти на Мариенбург, терпение магистра лопнуло. Он отдал приказ о снятии войска со стоянки и готовности к решающему бою.

Полкам пришлось ночью пройти больше мили под проливным дождем до места расположения польских интервентов. Утром во вторник пятнадцатого июля тысяча четыреста десятого года две гигантские армии – орденская и польско-литовская – встали друг против друга на поле близ селений Танненберг, Грюнфельде и Людвигсдорф.

У Ягайло позиция была несравненно выгоднее: он удобно расположился биваком в тени среди кустарников и рощ. В то время как братья и их люди, до нитки промокшие из-за ночного ливня, голодные и уставшие, стояли, построившись в боевые порядки, на самом солнцепеке, от чего их доспехи нещадно раскалялись.

Левое крыло из двадцати шести хоругвей взял под командование маршал Фридрих фон Валленрод. Правое крыло из двадцати хоругвей возглавил гросс-комтур, заместитель Верховного магистра и представитель папы в ордене – лучший мечник Европы Куно фон Лихтенштейн. Резерв остался за магистром Тевтонского ордена Ульрихом фон Юнгингеном.

Всего же братьев на поле брани собралось не более двухсот пятидесяти человек из двенадцатитысячной армии. Пес находился в левом крыле под знаменем своего города. По бокам от прусса на уставших от жажды и голода конях стояли его боевые товарищи Гуннар и Тронд. А вообще вокруг него собралось не менее десятка народностей: здесь присутствовали, помимо немцев, швейцарцы, австрийцы, фламандцы, чехи, силезцы, моравы, англичане и итальянцы.

И немудрено. Все тевтонское войско состояло из четырех частей: прусской – братьев, орденских солдат и ополчения, армий вассалов, друзей ордена, то есть рыцарей из других стран и наемников. Поэтому целый сонм национальностей легко объяснялся, оставалось лишь проверить их надежность непосредственно в бою.

Несмотря на то что рыцари давно уже стояли на пригорке, заметные для неприятеля и готовые к сражению, поляки и не думали строиться. Разведчики сообщили, что король находится на службе в специальном шатре и молится Богу. Инициатива пришла от одного из двух польских вельмож, стоявших на стороне ордена, щецинского князя Казимира V.

Гектор с удивлением наблюдал, как князь отправил в стан врага двух герольдов с обнаженными мечами. Используя свое новое зрение и слух, он видел и слышал, что происходило дальше. Герольды сообщили королю, что, если он не желает сражаться ввиду отсутствия мужества или оружия, вот ему подспорье. Хватит отсиживаться в роще, пора бы начинать то, зачем все собрались. И если его не устраивает это поле брани, тогда братья могут отойти назад.

Затем они воткнули клинки в землю возле ног Владислава. И как будто в подтверждение их слов, к изумлению Пса, вся тевтонская армия действительно развернулась и пошла в обратном направлении. Попутно один из рыцарей сообщил ему, что братья Тевтонского дома лучше управляются с врагом на открытом пространстве, чем в лесу.

Это был хитрый маневр – передовая часть войска просто отошла от «волчьих ям», заранее приготовленных для неприятеля. После чего воины прикрыли собой артиллерию, чтобы до поры до времени ее не разглядел враг. На ходу люди уже в последний раз проверяли упряжь и оружие. Уверенность в победе и не думала оставлять Гектора, хотя он с жалостью смотрел на братьев, измученных тяжестью раскаленных доспехов, и остальных воинов, изнемогавших от жажды.

– Не смейте их водворять обратно! – Генрих фон Швельборн, комтур из Тухоля, еще в лагере повелел оруженосцам постоянно носить перед ним два меча, дав клятву не задвигать их в ножны до тех пор, пока они не напьются крови польских собак и прочей твари. – Иначе вам не сдобровать!

– Жарко-то как. – Напрягая слух, Пес пытался услышать, что говорят люди в армии. – Невыносимо. Швайк, у тебя осталась вода?

– Подожди, родная, подожди, уже скоро, скоро… Я знаю, я тоже устал…

– Когда же биться будем? Им-то хорошо в тени, а мне как башку напекло, о-ох…

– Проклятый Галифакс, я так и знал, что это моя последняя битва. – Ворчание Джаспера сразу же подняло настроение пруссу – он ехал как раз рядом с англичанином.

– Дядя, может, хватит причитать о последней битве? – Тронд все-таки не выдержал и сделал замечание Уортингтону. – С самого озера канючишь, Галифакс тебя подери.

– Пусть говорит, Тронд, оставь его, – когда заговорил вечно улыбчивый Гуннар, вся троица едва не свалилась с коней.

– Так ты что, умеешь говорить по-немецки?

– Конечно, давно уже научился.

– Как это научился?

– Как-как. Вот так взял и научился. С вами, бездельниками, и не такому научишься.

К полудню король посвятил огромную ватагу шляхтичей в рыцари и разбил польско-литовскую коалицию на два крыла. Во главе правого, включавшего в себя литовцев, татар, русских и прочих наемников, стоял кузен Владислава Витовт-Александр, левым командовал сам польский король. Врагов ордена собралось не менее двадцати тысяч, как предположил прусс. Но рыцари считались более опытными воинами, и шансы примерно уравнивались.

Пес, прищуриваясь, всматривался в лица противников. Вот потомок изгнанного в Литву татарского хана Тохтамыша, его сын Джелалад-Дин распорядился подвести к нему коня. После чего тонким лезвием своего кинжала легко провел по горлу лошади и жадно приложился к порезу губами. Вот известный своей ратной силой и бесстрашием в первых рядах под краковской хоругвью стоит Завиша Черный с поднятой над головой обоюдоострой черной дюззакой. Вот и лютый чех Ян Жижка, отправивший на тот свет не один десяток противников, с проклятиями на устах сжимает ручную бомбарду – а ведь он мог стоять и на противоположной стороне поля, если бы уступил в вопросе оплаты своих услуг.

Обе армии с нескрываемым нетерпением, с выскакивающими из груди сердцами и дрожащими коленями ожидали сигнала королевских труб, призванных известить о начале великого сражении под безызвестной деревушкой. От знамен рябило в глазах. Их было столько, что на подсчет ушел бы не один час. Головы людей слились в одну тягучую металлическую массу. Копыта коней, как колония муравьев, растянулись на необъятное расстояние. Но больше всего прусса поразила пронзительная тишина. Из обоза, развернутого позади войска, перестали доноситься любые звуки. Пушкари с запаленными факелами замерли, как статуи. Даже Гуннар перестал улыбаться, и не надо было обладать сверхзрением, чтобы увидеть, как по его щеке течет тонкая струйка пота.