Последние слова переводчика потонули в грохоте барабанов и завывании зурны, к которым прибавились выкрики аскеров: «Алла, алла!»

У Арсена по коже мурашки забегали.

Он опасался, как бы Драган в отчаянии не бросился спасать Момчила. Старика он не вызволит, а сам погибнет. Арсен искал его взглядом, чтобы предупредить от необдуманного поступка, но Драгана нигде не было. Да разве найдешь его в такой толпе!

Шум постепенно начал стихать. Палач поднял секиру, пальцем левой руки попробовал, хорошо ли отточено лезвие. Нельзя терять ни минуты. Арсен наклонился к уху Каладжи-бея, зашептал:

– Почтенный Каладжи-бей, даю сто курушей, если отложишь казнь того старого болгарина, что стоит впереди… Пятьсот курушей, если помилуешь его и отдашь мне…

Удивленный паша вытаращил глаза. В них мелькнул испуг.

– Что все это означает, мой дорогой гость?

– Я удваиваю цену… За голову старика – тысяча курушей! Согласись – неимоверная плата!.. Я уверен, что этот дряхлый дед не принесет уже никакого вреда, а я за него смогу выменять у гайдуков своего отца… Прошу, эфенди!

Шум толпы на площади почти затих. Палач уставился взглядом на пашу, ожидая приказа начинать свое кровавое дело.

Арсен понимал, какой опасности подвергся, давая повод паше заподозрить в нем гайдуцкого разведчика… Его могут тут же схватить.

Что же ответит Каладжи-бей? Почему он молчит?.. Вот уже совсем затихла площадь. Все напряженно ждут, что будет дальше.

Звенигора чувствует, как у него от напряжения дрожат руки. Под сер дце подкатился неприятный холодок. Все пропало?

Вот Каладжи-бей поворачивается к Сафар-бею и что-то долго шепчет ему на ухо. На холодном, непроницаемом лице бюлюк-паши появляется удивление. Но ненадолго. Сафар-бей утвердительно кивает головой и, оглянувшись, долго и пристально смотрит на «купца», стараясь проникнуть в его тайные мысли.

Теперь все! Сомнений нет: паша приказал схватить его. Остается одно – убить Сафар-бея и пашу!

Но тут до его слуха долетают слова паши:

– Реджеп, казнь Момчила Крайчева откладывается… учитывая его старость… Передай это палачу и скажи: пусть начинает!

Младший помощник кази-ясахчи Реджеп, придерживая рукой саблю, побежал выполнять приказание. У Арсена отлегло от сердца. К щекам начала приливать кровь. Кажется, его необычная просьба не вызвала у турок подозрений.

Началась казнь. Чтобы заглушить крики жертв и горожан, Сафар-бей приказал непрерывно бить в барабаны. Их тревожно-надсадная дробь заполнила весь город. Арсен стиснул зубы. Ему приходилось видеть много смертей, но это бывало в бою, когда люди охвачены яростью и жаждой победы. Здесь же происходило убийство связанных и, вероятнее всего, ни в чем не повинных крестьян.

Когда последнюю жертву тащили к колоде, Каладжи-бей повернулся к нему, подмигнул выпученным глазом:

– Противно, но полезно! Не так ли?.. Пролитая сегодня кровь надолго остудит горячие головы!

– А может, еще больше распалит?

– Не думаю. Впрочем, посмотрим. Во всяком случае, сегодняшняя казнь – хорошая наука для непокорных болгар! Так будет с каждым, кто осмелится поднять руку на могущество Порты!

Последний раз опустилась секира палача. По площади пронесся тихий вздох. Замолкли барабаны. Оборвали свою тревожную песнь зурны.

Каладжи-бей обернулся к свите. Все расступились. Паша взглянул на Звенигору:

– Я буду рад видеть тебя, Асан-ага, у себя за обедом. До свидания!

– До свидания, эфенди, – поклонился Арсен, радуясь, что одну, очень важную, битву он выиграл. Это вселяло надежду, что в конце концов он встретит Златку и вырвет ее из рук Сафар-бея.

Люди расходились молча. Под внешней, искусственной, покорностью бушевала буря. Насупленные брови и сжатые кулаки, сухой блеск глаз и взгляды, полные лютой ненависти и гнева к угнетателям, означали одно – казнь четырех крестьян не запугала болгар, а разожгла в их сердцах еще большую жажду мести к ненавистным врагам.

– Мы запомним этот день, будь он проклят! – долетели до Арсена слова, брошенные молодым высоким горцем.

– Отплатим, око за око! – добавил его спутник.

– Свернем собаке Сафар-бею башку! – прошипел третий, оглянувшись назад, где стояли янычары. Заметив незнакомца, подтолкнул товарищей, и они шмыгнули в какой-то глухой переулок.

Арсен шел не торопясь. Не хотелось толкаться и глотать пыль, взбитую сотнями ног, и поэтому выбирал безлюдные улицы, запоминая дорогу, по которой придется, может, не раз еще ходить, приглядывался к деревянным и глиняным постройкам, каменным домам за высокими заборами.

Он был удовлетворен тем, чего достиг в самом начале своего пребывания в Сливене. Завел знакомство с городскими заправилами, вызволил от смерти Момчила. И хотя ничего еще не узнал о Златке и Якубе, ради которых, собственно, и оказался здесь, не терял надежды, что и в этом ему повезет. На чем основывалась его уверенность, он и сам не смог бы объяснить. Подсказывало какое-то внутреннее чувство.

Неожиданно на его плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Арсен вздрогнул и повернул голову.

– Сафар-бей! – Он не мог скрыть свою растерянность. – Вот не ждал!

– Ты удивлен, чужестранец? А я тебя искал. Хочу познакомиться поближе. Зайдем ко мне!

Сафар-бей взял Арсена под руку. Позади, шагах в десяти, за ними следовали несколько янычар. «Личная стража Сафар-бея… Гм, сдается, что я преждевременно радовался, – подумал казак. – Похоже, что меня просто схватили. Что ж, остается только идти… И надеяться на лучшее».

За углом Сафар-бей свернул в улочку, полого поднимавшуюся вверх. Вскоре они подошли к воротам небольшой, но надежной крепости, или скорее – янычарской казармы – бюлюка.

Часовые отсалютовали своему начальнику и пропустили их внутрь.

Двор разделяла на две половины каменная стена. Слева, перед приземистыми домиками с плоскими черепичными кровлями, сновали сонные янычары. В другую половину вели еще одни ворота, у которых тоже стоял страж. Сафар-бей направился к нему. Часовой быстро распахнул калитку и отступил в сторону.

– Прошу в мой дом, – пригласил Сафар-бей, пропуская гостя вперед. – Временный, конечно… Мы, воины, не успеваем обжиться, как снова трубят поход… Правда, у вас, купцов, то же самое: редко бываете дома, больше кочуете по свету…

Арсен молча прошел в калитку и попал в небольшой запущенный сад, зажатый каменными стенами. Быстрым взглядом казак осмотрел все вокруг. В конце сада виднелся большой дом с высоким крыльцом. К нему вела широкая дорожка с каменными скамьями по обе стороны. В давно не расчищаемых зарослях цвели одичавшие розы, в ветвях магнолии птицы выводили трели. В тени, на одной из скамей, кто-то сидел.