С этими мыслями открыл дверь, и у меня дыхание перехватило, словно невидимая рука сковала горло — моя женщина, прикрыв лицо ладошками, горько плакала.

Ну я и тварь!

Я рванул к ней, схватил свою девочку, крепко прижал её — нежную — к себе и молил о прощении. И плевать, что никогда этого не делал — всё гордыня, о которой, покрывая её мокрое от слёз лицо поцелуями, я даже не вспомнил. Какая к чёрту гордость! Ей плохо, и виновник — я.

— Девочка моя, прости, — я повторял эти слова, словно мантру, снова и снова.

Не успокаивается. Чёрт! Взял её на руки и стал укачивать, как ребёнка, он уткнулась мне в грудь и всхлипнула.

— Марат, почему ты так со мной? — посмотрела на меня заплаканными глазами, а у меня от этого взгляда душу словно наизнанку вывернуло.

— Потому что несдержанный идиот. Прости меня, — хотел сказать, что больше так не буду, но не стал — знал, что могу снова сорваться, а обещать и не сделать — это не моё. И всё же дал себе установку сдерживать себя.

— Ну да, ты взрывной, — ответила она, с грустью смотря мне в глаза.

— Знаю, моя хорошая, за это себя и корю. Понимаешь, когда на меня голос повышают, просто зверею. Я тебе говорил, что не люблю, когда со мной в такой манере разговаривают, думал, возьмёшь это на заметку, как сделала бы любая другая женщина…

— Но я не любая, — попыталась она высвободиться, но я не позволил.

— Да, это так, ты другая.

— Но раз я не такая сообразительная, как другие, зачем нужно было это всё? Ах да, у нас дочь… — с горечью в голосе произнесла она.

— Неверный вывод, — я приподнял её лицо, чтобы сказать самое главное и увидеть её реакцию. — Юль… я люблю тебя. Так сильно, что вдали от тебя мне невыносимо. Я в аду провел эти годы без тебя, пытался внушить себе, что это всего лишь страсть, одержимость. Но сейчас понимаю, что люблю отчаянно… и безответно. Если отпущу тебя, сдохну, ты — воздух для меня, ты — моё солнце. Ничего с собой поделать не могу, это чувство меня сжигает, но я счастлив, что ты существуешь, и теперь моя. Вот такой я эгоист.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ну, вот и всё, признался. И себе тоже. Нет смысла скрывать очевидное, только трусы боятся признаться в своей слабости. А Юля и есть моя слабость, она имеет надо мной власть, о которой не подозревает. Я ей открылся, пусть будет, что будет. После моего признания, она опустила глаза.

— Марат, вот с этого и нужно было начинать отношения, — она подняла взгляд, и теперь её глаза излучали тепло, а полуулыбка на губах говорила о том, что ей приятно было это услышать.

— Не думаю, что ты бы меня услышала тогда, — я и сейчас не уверен, что она полностью осознала глубину моих чувств, я и сам ещё до конца понял, если быть откровенным.

— Ну да, может быть, — согласилась она. — Марат, ответь, почему ты так зациклен на детях? — Я хотел этот разговор прекратить — он уже закончился ужасно, и я повторения не хочу, но она словно почувствовала мое намерение. — Это не в укор, я просто пытаюсь понять твои мотивы. Ты ведь единственный ребёнок у родителей. Так откуда желание иметь большую семью?

— Ты верно поняла — я единственный ребёнок, и не потому, что родители не хотели. Тут дело… — я замолчал, не зная, как продолжить, ведь это трагедия моих родителей, которая потом отразилась и на мне. Да и не только их.

— Расскажешь? — осторожно поинтересовалась она, смотря мне в глаза с такой… нежностью и затаённой надеждой, что от этого взгляда у меня перехватило дыхание. Ради такого я не только рассказать готов, за её взгляд, наполненный любовью, согласен душу дьяволу продать.

— Хорошо, — ответил, очерчивая кончиками пальцев овал её лица, впитывая взглядом каждую эмоцию любимой, — но только после того, как умоешься.

Она потёрлась щекой о мою руку, словно доверчивый котёнок, с лёгкой улыбкой на губах. Мне с трудом удалось сдержаться и не накинуться на неё как изголодавшийся зверь. Я отчаянно захотел большего, сжать в объятьях её хрупкое тело, пить с жадностью стоны с припухших от моих поцелуев губ, заполнить до упора собой и брать до изнеможения. Я понимал, что помешен на сексе, но в тот момент мне казалось, что мы с ней как никогда близки. Русалка моя, что ты со мной делаешь …

* * *

Когда Марат признался в любви, мое глупое сердечко замерло от восторга. Я не могла поверить, и в то же время была счастлива как никогда. Странно, такого у меня не было, когда Серёжа признался в своих чувствах, я была просто рада этому, но не счастлива. И всё же я понимала, что любовь — не залог успеха счастливого будущего. Не у всех это чувство навсегда, зачастую оно как фейерверк: сверкнёт и тут же погаснет. И всё же это шанс, и я его упускать не хочу, мне этот мужчина нравится, даже больше. От его прикосновения я таю, а от горящего страстью взгляда теряю себя. Да что говорить — уже потеряла. Опять хотелось плакать, но уже от счастья.

Когда я вышла из ванной комнаты, Марат уже лежал на кровати и напряжённо смотрел на меня. Затем его лицо озарила улыбка, и он, похлопав рядом собой, произнёс:

— Иди ко мне, любовь моя.

Я не сдержала улыбки и тут же юркнула к нему, прильнула к его груди, закрыла глаза и наслаждалась минутами счастья.

— Марат, я вся во внимании, — напомнила ему, о чём мы договорились, хотя сейчас была бы не против просто полежать, наслаждаясь нежными касаниями своего мужчины. Вот может же, когда хочет. Не врубил бы тирана, мы бы уже с ним давно жили в мире и любви.

Любви?

Только я начала паниковать, что чувство к этому тирану, возможно, уже зарождается, как мысли прервал тихий смех Марата. Я с недоумением подняла голову, чтобы посмотреть на него.

— История моих родителей чем-то похожа на нашу, — начал он рассказ, продолжая веселится, — мама приехала на свадьбу к своей подруге в Осетию — это родина моего отца.

— Так ты по национальности осетин?

— Наполовину. Моя мама русская, если ты не заметила, — подмигнул он, озорно улыбаясь.

За последние сутки я на него посмотрела другими глазами, он оказался любящим сыном, заботливым отцом и тем, кто готов себя опорочить, чтобы защитить меня. А сейчас, смотря на его лицо, излучающее нежность и любовь, мои барьеры рушились один за другим. Он казался самым красивым мужчиной на земле, а его улыбка завораживала. Я, кажется, попала в его сети, словно бабочка в паутину, и, самое страшное, мне это начинало нравиться.