— Правда? Ты не хочешь иметь с ним дела? В таком случае, пойдем. Я отведу тебя в другое место. Ты будешь служить благородным гостям. Может быть, там ты составишь себе счастье, — злая усмешка скользнула по ее губам. — Только могу ли я быть уверена в твоей скромности? В маленьких отдельных комнатках бывают люди, которые не хотят, чтобы их видели и узнавали. У них достаточно длинные руки, чтобы наказать за нескромность!

— За кого ты меня принимаешь? Неужели я так глупа, что погублю сама себя? — презрительно возразила Акка. — Я отлично знаю, что там делаются дела, которые не любят света. И тебе бы следовало больше доверять своей родственнице, чем этой старой колдунье Сахеприсе.

— Ну, пойдем, но откуда ты достала эти духи, которыми ты, кажется, вся пропитана?

— Я вовсе не пропитана духами. Это пахнет ожерелье, которое на мне надето. Благородный Рома подарил мне его, так как в нем утонула его жена.

— Дурак, бросает такую драгоценность прислуге, — с досадой пробормотала Ганофера.

Обе женщины молча прошли длинный коридор, потом огромный двор, обнесенный стеной. Пройдя к главному зданию через все постройки с другой стороны, Ганофера открыла ключом маленькую дверь. Они очутились в обширном саду, засаженном фруктовыми деревьями и овощами. В глубине, за забором, был второй сад. Там росли сикоморы, акации и пальмы, виднелись клумбы. За деревьями показался дом поменьше, но изящнее с виду. Через террасу убранную цветами, Акка и ее проводница вошли в большой зал с колоннами, выкрашенными в черную и желтую краску. Здесь была толпа женщин, они были молоды и красивы. Некоторые из них, вероятно танцовщицы, были в широких металлических поясах, ожерельях и браслетах. В руках у них были длинные и широкие шарфы из прозрачной материи. Волосы некоторых были выкрашены в красный цвет, и странные прически придавали им дикий и фантастический вид. Лежа на ковре, они без стеснения выставляли напоказ наготу своих стройных тел, смазанных ароматическими маслами. Другие, одетые в короткие полосатые туники, держали арфы и мандолы. При виде Ганоферы со скамейки встала сгорбленная, вся в морщинах женщина. Она наблюдала за собравшимися красотками.

— Никто из благородных посетителей еще не приходил, — сказала она, почтительно кланяясь. — Только жрец Рансенеб сидит в маленьком зале. Он кого — то ждет и потребовал вина и фруктов.

— Хорошо, Сахеприса. Вот я привела в помощь тебе Акку. Посылай ее прислуживать благородным гостям. Для начала она отнесет жрецу то, что он потребовал.

— Ступай, — сказала она, наклоняясь к Акке, — держи язык за зубами. — Жрец Амона явился сюда по одному денежному делу.

Акка кивнула и пошла. Она давно уже знала, что не один жрец или чиновник, в которых нельзя было и заподозрить этого, приходил сюда развлекаться игрой и другими удовольствиями. А значит, денежные сделки тоже заключались здесь. И она твердо решила быть благоразумной и скромной. Давно она уже засматривалась на эту гостиницу, где девушка получала золотой, если понравится. Возбужденная ожерельем и мечтами, Акка стремилась не упустить случая и в конце концов приобрести любовь какого — нибудь высокопоставленного красавца. В мозгу ее носился смутный идеал. Этот идеал принимал черты Ромы или какого — то завсегдатая Ганоферы. Они внушали ей сильную страсть, и она не знала, кому из них отдать предпочтение.

Занятая этими мыслями, она все принесла и поставила на тот стол, который указала ей Сахеприса. За ним сидел поверенный великого жреца Амона, он читал таблички, но при виде красотки закрыл их и свернул лежавший на столе папирус.

Ответив дружелюбным кивком на глубокий и почтительный поклон девушки, Рансенеб стал есть дичь. Акка с амфорой в руке стояла за его стулом, готовая в любой момент наполнить протянутый кубок. Жрец ел с аппетитом, потом несколько раз потянул носом и спросил:

— Что это за сильный и приятный запах, откуда он?

— Уважаемый отец, это ожерелье, которое я ношу, распространяет такой аромат, — ответила слегка взволнованная Акка.

— Покажи мне это ожерелье. Где ты его взяла?

— Благородный Рома, жрец Гаторы, отдал его мне с другими вещами, принадлежавшими его покойной жене, Ноферуре.

Встав перед жрецом, Акка наклонилась к нему, пока он рассматривал драгоценность.

— Что за странный аромат! Несмотря на его приятность, я думаю, что долгое его вдыхание может вызвать головокружение, — пробормотал Рансенеб. И тем не менее, он с широко раздувшимися ноздрями продолжал жадно вдыхать предательский запах. Как бы поддаваясь непобедимому влечению, он схватил за руку девушку, привлек ее к себе и почти приник к ее шее.

Вдруг он вздрогнул и встал. Его блестящий череп и выдающиеся скулы сделались ярко — пурпурными, а глаза вспыхнули диким огнем. Наклонившись к Акке, он не отрывал от нее глаз.

— Садись рядом со мной, малютка, и налей мне вина, — сказал он с улыбкой, странным образом противоречащей его мрачному аскетическому виду. Так как Акка колебалась, со страхом глядя на его пылавшее лицо, то Рансенеб обнял ее за талию и, быстро прижав к себе, пытался поцеловать девушку сначала в шею, а потом в губы.

Неожиданно в глубине комнаты отворилась дверь, и на пороге показался высокий мужчина, одетый в костюм писца, с огромным париком на голове. При виде этой любовной сцены Хартатеф, а это был он, остановился, не веря глазам. Неужели это суровый и фанатичный Рансенеб, беспощадная строгость которого тяжело давила молодых жрецов, неужели он сам являлся сюда в поисках любовных приключений с трактирной служанкой?

Уступив объятиям жреца и возвратив ему поцелуй, Акка вскрикнула и оттолкнув Рансенеба, убежала в противоположную дверь.

Будто очнувшись от тяжелого сна, Рансенеб провел рукой по лбу и подумал: «Что это значит, неужели такие глупости начинают смущать мои старческие дни, или я мало видел красивых женщин, что вульгарная трактирная служанка заставила меня потерять голову?» Тут же его взгляд упал на низко склонившегося Хартатефа, дававшего жрецу время прийти в себя. Яркая краска залила лицо жреца. «Неужели этот подчиненный был свидетелем моего необъяснимого безумия?»

— Подойди, Хартатеф, — сказал он, с усилием овладев собой, — какие новости ты принес?

Писец почтительно подошел, отдал ему свитки папируса, таблички и рассказал подробно о поездке в Буто, о Тутмесе, об Антефе и их отношениях. Затем доложил о распространении слухов о том, что царица замышляет покушение на жизнь своего брата и что, не имея сама наследников, она прервет славный род Тутмеса I и оставит Египет без законного фараона. Этого больше всего боится народ, что заставляет его перейти на сторону царевича, вся будущность которого впереди и от которого можно ожидать продолжения рода.

Пока они разговаривали, Акка вернулась в большой зал, где уже собралось много посетителей. Среди мужчин сидел Пагир, который ничего не видел и не слышал, кроме шансов на выигрыш или проигрыш.

Танцовщицы и певицы уже наполовину рассеялись, некоторые исполняли какой — то вызывающий танец. В первом ряду зрителей стоял Мэна. Запустив обе руки за пояс короткой туники, он громко ораторствовал, превосходя всех двусмысленными и грубыми шутками, и побуждал танцовщиц ко все более откровенным танцам. Утомленный и скучающий, он не знал, какой из присутствующих женщин доставить честь развлекать его, как вдруг его взгляд упал на Акку, входившую в зал. Молодая красотка была очень мила в роскошном вышитом платье. Раскрасневшееся лицо и черные сверкающие глаза выделяли ее из числа других женщин, вызывая у него нервное возбуждение и дрожь во всем теле. Она ему понравилась. Тотчас же, выйдя из круга, он подошел к ней, пристально посмотрел ей в глаза и сказал дерзко: