ли нам здесь?» — «Нет, нет, не хочу!» А сама подумала: «Ведь искупаться — не беда!» Скинула сарафанчик и прыгнула в воду. Только окунулась, женщина и ударила ее по спине: «Плыви ты, — говорит, — белою уточкою!» И поплыла княгиня белою уточкою.

Ведьма тотчас нарядилась в ее платье, убралась, намалевалась и села ждать князя.

Только щенок вякнул, колокольчик звякнул — она уж бежит навстречу; бросилась к князю, целует, милует. Он обрадовался, сам руки протянул и не распознал ее.

А белая уточка нанесла яичек, вывела деточек: двух хороших, а третьего заморышка, и деточки ее вышли — ребяточки. Она их вырастила, стали они по реченьке ходить, злату рыбку ловить, лоскутики сбирать, кафтаники сшивать, да выскакивать на берег, да поглядывать на лужок. «Ох, не ходите туда, дети!» — говорила мать.

Дети не слушают; нынче поиграют на травке, завтра побегают по муравке, дальше, дальше — и забрались на княжий двор.

Ведьма чутьем их узнала, зубами заскрипела. Вот она позвала деточек, накормила-напоила и спать уложила, а сама велела разложить огонь, навесить котлы, наточить ножи.

Легли два братца и заснули, — а заморышка, чтоб не застудить, приказала им мать в пазушке носить, — заморышек-то и не спит, все слышит, все видит.

Ночью пришла ведьма под дверь и спрашивает: «Спите вы, детки, или нет?» Заморышек отвечает: «Мы спим — не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати: огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!» — «Не спят!»

Ведьма ушла, походила-походила, опять под дверь: «Спите, детки, или нет?» Заморышек опять говорит то же: «Мы спим — не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати: огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!» — «Что же это всё один голос?» — подумала ведьма, отворила потихоньку дверь и видит: оба брата спят крепким сном; она тотчас обвела их мертвой рукой — и они померли.

Поутру белая уточка зовет деток — детки не идут. Зачуяло ее сердце, встрепенулась она и полетела на княжий двор.

На княжьем дворе белы, как платочки, холодны, как пласточки, лежат братцы рядышком. Кинулась она к ним, бросилась, крылышки распустила, деточек обхватила и материнским голосом завопила:

Кря, кря, мои деточки!

Кря, кря, голубяточки!

Я нуждой вас выхаживала,

Я слезой вас выпаивала,

Темную ночь недосыпала,

Сладок кус недоедала!

«Жена, слышишь небывалое? Утка приговаривает!» — говорит князь. — «Это тебе чудится! Велите утку со двора прогнать!»

Ее прогонят, она облетит да опять к деткам:

Кря, кря, мои деточки!

Кря, кря, голубяточки!

Погубила вас ведьма старая,

Ведьма старая, змея лютая,

Змея лютая, подколодная

Отняла у вас отца родного,

Отца родного — моего мужа,

Потопила нас в быстрой реченьке,

Обратила нас в белых уточек,

А сама живет — величается!

«Эге!» — подумал князь и закричал: «Поймайте мне белую уточку!» Бросились все, а белая уточка летает и никому не дается; выбежал князь сам — она к нему на руки пала. Взял он ее за крылышко и говорит: «Стань, белая береза, у меня позади, а красная девица — впереди!» Белая береза вытянулась у него позади, а красная девица стала впереди, и в красной девице князь узнал свою молодую княгиню!

Тотчас поймали сороку, подвязали ей два пузырька, велели в один набрать воды живящей, в другой — говорящей. Сорока слетала, принесла воды. Сбрызнули деток живящею водою — они встрепенулись, сбрызнули говорящею — они заговорили!

И стала у князя целая семья, и стали они жить-поживать, добро наживать, худо забывать.

А ведьму привязали к лошадиному хвосту и размыкали по полю: где оторвалась нога — там стала кочерга, где рука — там грабли, где голова — там куст да колода; налетели птицы — мясо поклевали, поднялись ветры — кости разметали, и не осталось от нее ни следа, ни памяти.

45. Василиса прекрасная

В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве, и родилась у него только одна дочь — Василиса Прекрасная. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, мать призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала: «Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние слова мои. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; носи ее всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у нее совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью». Затем мать поцеловала дочку и померла.

После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший — за невестами дело не стало; но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, — стало быть, и хозяйка, и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашел в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на все село красавица, а мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветра и солнца почернела, так что совсем житья не было.

Василиса все переносила безропотно и с каждым днем все хорошела и полнела, а мачеха с дочками худели и дурнели от злости, хотя всегда сидели сложа руки, как барыни.

Как же это так делалось? Василисе помогала ее куколка. Без этого где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как улягутся, она запрется в чуланчике, где жила, и потчует ее, приговаривая: «На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?»

Куколка покушает, да потом и дает ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису: та только отдыхает в холодочке да рвет цветочки, а у нее уж