Правда, заклинание от беременности княжна все же произносить не забывала. Еще чего не хватало – здесь!

– Велесий не захаживал? – вернувшись в хоромы с купальни, первым делом осведомилась Женька. – С утра еще по делам обещался и…

– Это ты про какого Велесия, госпожа? – поклонилась Здрава. – Про того, что у Всерада-огнищанина в помощниках ходит?

Княжна фыркнула:

– А что, здесь еще какой-то другой есть Велесий?

– Так тот и не явится теперь. – Постельница неожиданно вздохнула, добродушное лицо ее скривилось. – Славный был парень.

Женька похолодела:

– Почему – был?!

– По вечеру вчерась утоп. Говорят – заплыл на стремнину… так и утянул Водяник – даже и тела не нашли.

– Тела… А… искали?

– Знамо дело! Там народищу-то было – уй!

– Здрава! – Голос княжны предательски задрожал, синие глаза наполнились – вот-вот хлынут – слезами. – А ты ничего не путаешь? Точно Велесий утонул? Тот самый… наш…

– Не, госпожа моя, не путаю. Хоть у кого спроси… да хоть у Свенельдовых…

Свенельдовы подтвердили – да, мол, утоп Велесий, жаль – хороший был парень, хоть и хромой, да умный – висы слагал. Вообще-то викинги убогих – хромых и прочих – не жаловали (несмотря на то что их главный бог Один все ж был одноглазым – инвалид!), однако умение складывать героические и хвалебные песни – коротенькие висы и длинные саги – у них ценилось высоко и считалось такой же доблестью, как и умение лихо владеть мечом или секирой. Выходит, Велесий поэтом был… Был!!!

Женька дня три еще надеялась, места себе не находила – ждала, прислушиваясь к скрипу ступенек. Казалось – вот-вот откроется дверь, возникнет на пороге знакомая фигура, и… И ничего!

Не пришел Велесий… не явился… Увы!

Затосковала девчонка; несмотря на жару и зной, заперлась в опочивальне, никуда почти не выходя. Не хотела, чтоб кто-то видел ее горе, ее слезы. Хотя днем девушка все же сдерживалась, не плакала, а вот ночью…

Неужели – погиб? Но ведь тело-то не достали, не нашли, так, может…

Подумав, княжна позвала Здраву. Та явилась с сияющим лицом, сразу и доложила:

– Радость у нас, госпожа!

Женька едва в обморок не упала:

– Неужто Велесий…

– Он! Тело его нашли! На отмель теченьем вынесло. Теперь ужо похороним по-людски – вот радость-то! У нас ведь его на дворе все уважали… Да! Еще радость-то – гости, купцы весянские приплыли, явилися! С ним Корган Юсс, батюшки твово старец. На тебя посмотреть хочет. Завтрева в гости ко двору зван!

Про весян – земляков якобы – княжна как-то пропустила мимо ушей, не насторожилась ничуть – а надо было бы!

Княжна все же посмотрела на мертвого, опять-таки тайно – не дело княгини на тризне по простолюдину рыдать! Узнала… Правда, уже больше не рыдала, уже все слезы выплакала давно. А вместо тризны – раз все равно нельзя – сходила тайком в церковь, поставила за упокой души свечечку да долго молилась.

Потом вышла, глянула вокруг… и улыбнулась. Не так, как прежде – радостно или, может, лукаво, – совсем по-другому: как-то отстраненно, холодно… как и положено.

Чужая!

Чужая, чужая… Больше ничего Женьку в этом гнусном первобытном мирке не держало! Никто не держал…

Домой! Домой! Скорее отсюда. Домой…

– В храме распятого бога ты нынче была, госпожа. Не хочешь ли Перунов храм посетити?

Княжна оглянулась, дернулась, узнав молодых волхвов, в том числе и круглолицего Роксана – выходит, все же не до смерти приложила его камнем…

Девушка хотела закричать – может, и помогли бы, – да только на улице никого не было – у всех дела, да и не успела бы – один из парней крепко схватил ее за руки, второй приложил к лицу напоенную дурманом – сон-травой – тряпицу… Другие уже держали наготове крытый ромейский паланкин – носилки.

Сомлела Женька. Закрыла глаза, пошатнулась. И уже не чувствовала, как подхватили ее крепкие руки, как положили в паланкин, запахнули полог, понесли, потащили куда-то…

– Лежи, лежи! – один из мальчишек-туристов, Димон, покровительственно похлопал по плечу лежащую на брезентовых носилках Женьку.

Мокрая – весь день шел дождь, – с густо перевязанной бинтами головою Тяка напоминала раненого комиссара времен Гражданской, и это ей очень не нравилось. Вот так вот лежать, беспомощной… Помощь от нее нынче была одна – вес, точнее, его почти что отсутствие – для эстафеты «переноска пострадавшего» Летякину выбрали как самую легкую и не прогадали – пока шли впереди всех!

Серое осеннее небо истекало дождем. Кружились, падая под ноги, желто-красные листья.

– Быстрей, быстрей, – приподнявшись на локте, Женька поторопила ребят. – Вон уже за рябинами две команды бегут, на пятки нам наступают.

– Ничего и не наступают, – презрительно сплюнул Димон. – У них знаешь, штрафов сколько нахватано?

– Смотрите, как бы и нам не нахватать!

– Ой, да ладно тебе каркать!

И ведь точно – накаркала. Судья на этапе ввалил два балла за то, что разметку переступили, а затем еще и за бегущую рядом группу поддержки – мол, подсказывают.

– Да кто подсказывает-то? – громко, едва ль не до мата, возмутилась Тяка. – Эта мелкота, что ли? Они только фоткают, и все. Да и вообще, нам главный судья разрешил!

Судья – желчный, бомжеватого вида мужик лет шестидесяти – его так в лагере все и звали «одинокий мужичок за пятьдесят», иногда еще и добавляя – «неухоженный», – нехорошо прищурился:

– Разрешил или нет, то мне неведомо. А вот за пререкания с судьей сейчас еще штрафов получите! Ну, что смотрите? Команда к работе на этапе готова?

– Готовы…

– Тогда вперед! Сначала вопрос по теории – «поражающие факторы ядерного взрыва».

Поражающие факторы… Черт! Она же, Женька, и есть сейчас – поражающий фактор. Что, если Велесий не сам утонул, что, если ему помогли? Не может такого быть? Может! Зная старую княгиню – очень даже может. Нет, ну если так, то… А что – то? Да ничего…

– Очнулась? Славно.

Девушка вздрогнула: жрец Перуна Миронег ничуть не изменился со времени их последней встречи. Да и не столь уж много времени прошло, с чего меняться-то? Все тот же пристальный, прожигающий насквозь взгляд чуть прищуренных, глубоко посаженных глаз, словно потухшие угольки, темных, все та же борода, и ожерелье из сушеных змеиных голов – все то же.

Женька вдруг неожиданно для себя усмехнулась – тоже еще, объявился… «одинокий мужичок за пятьдесят».

Кстати, а руки-то пленнице забыли связать… так, может, этого чертова волхва отоварить? Резко вскочить, схватить во-он тот череп… Никого больше в капище-то не видно, конечно, окромя идолов. Черепом – по черепу! Каламбур!