Отпустив провожавших ее гридей, княжна устало уселась на высокую ступеньку крыльца – немного отдышаться после славного пира, прийти в себя. В голове приятно шумело, в бархатно-черном небе сверкали звезды, а месяц, казалось, висел прямо над крышею, низко-низко, прямо рукою можно достать.

Женька вытянула руку… засмеялась…

– Мила! – вышел из темноты Велесий. – Я так ждал тебя… так… Как же ты…

– Потом расскажу. – Княжна хмыкнула и сдвинулась в сторону. – Садись, со мной посиди. Эх, сейчас покурить бы! Да волхвы, суки, последние сигаретины увели… и зажигалку! Чтоб им обкуриться. Ну! Что ты встал-то?

– Неможно нам здесь, вместе. – Нервно оглядываясь по сторонам, юноша облизал губы. – Если только на задний двор пойти. Там никого сейчас.

– Так идем! – Девушка тут же вскочила и, спустившись с крыльца, протянула Велесию руку.

Они уселись на каком-то бревне, отесанном и пахнувшем свежею стружкой, как видно, приготовленным для строительства нового амбара. Женька была в новом варяжском сарафане, нарядном, из плотной, синей, похожей на джинсовку, ткани; широкие лямки закалывались изящными золотыми фибулами с изображением каких-то невиданных зверей и птиц. Конечно, княжна предпочла бы сейчас остаться в одной – надетой под сарафан – тунике с короткими рукавами, так было бы куда как эротичнее, впрочем…

Велесий взял ее ладонь в свою:

– Какая у тебя рука… горячая…

– Только рука?

Теперь уже девушка перехватила ладонь своего возлюбленного, погладила ею себя по груди, даже сквозь ткань ощущая возбуждающее тепло.

И вот уже потерлась щекой о щеку любимого, обняла жарким поцелуем губы…

Нахлынувшего желания не скрывали оба. Тем более здесь, на заднем дворе, было довольно темно – месяц скрывался за крышей высившегося рядом амбара.

Не говоря ни слова, княжна начала первой – живенько сняла с Велесия пояс, бросила рядом с бревном, запустила под рубаху ладонь… потом, чуть отпрянув, расстегнула фибулы, с нарастающим волнением чувствуя на своей груди горячую ладонь возлюбленного…

– Ах…

Ах, как грудь наливалась соком, а внизу живота разгоралось, побежало по всему телу щемящее озорное пламя. Нежные руки юноши проникли под подол, ласкали, гладили бедра, раздувая нешуточный пожар страсти, так, что Женька уже не могла больше ждать… и не ждала уже…

Великая княгиня, покуда юные рабыни омывали в широкой кадке ее старческие, натруженные, вспухшие венами ноги, рассеянно слушала приглашенного монаха, вполголоса читавшего наизусть житие святого Иакова. Не столько слушала Ольга, сколько думала про себя, рассуждала, иногда горестно вздыхала и сурово поджимала губы.

Непростые настали времена, суровые – ополчилась на мирных христиан мерзкая языческая погань, и во главе всей этой погани был ее собственный сын! После смерти крестного, великого императора ромеев Константина, Царьград погрузился в кровавую склоку, а Ольга, потеряв опору, вынужденно хватаясь за соломинку, обратилась к императору немецкому, Оттону. Тот прислал Адальберта, епископа… едва не погибшего на жертвеннике Перуна! Вот уж, поистине, самому бы епископу защиты искати, где тут о других думать.

Не вышло с Адальбертом, увы. Да и из Царьграда приходят дурные вести… Туда Раскоряк, верный боярин и тайный христианин, ныне спешно отправился – сам вызвался, молодец! Может, что и вызнает в Империи? Может… только вот в Киеве его нынче нет – и это утрата большая. Нынче каждая христианская душа на счету!

– Кто там скребется? – Услыхав почтительный стук, княгиня прервала чтеца и повернула голову.

– Здрава-постельница к тебе, госпожа, – с поклоном доложил тиун. – Осмелела – говорит, ты, великая госпожа, мол, ей сама велела, чтоб…

– Так.

Коротко кивнув, Ольга отпустила монаха и, выгнав рабынь, милостиво разрешила простолюдинке припасть к ее ногам.

– Ой, госпожа моя… ой, госпожа…

Круглое добродушное лицо Здравы от оказанной чести пошло красными пятнами – еще бы, не каждому дозволяют вот так…

– Полно, хватит кланяться, – махнула княгиня. – Докладай!

– Ой, гопожа моя… – Здрава низко опустила голову. – Снова она с этим…

– С Велесием?!

– С… ним…

– Что делали – миловались?

– Что ты, что ты, матушка! Такого не видела… А токмо сидели рядком на крыльце! А потом сгинули куда-то…

– Сына моего, князя, позорили! Сидели… И – все?

– Боле ничего не видала, моя госпожа! – Постельница бросилась на колени.

– Прочь пошла!

Едва ль не пинком выпроводив Здраву, княгиня крепко задумалась, ибо поразмышлять было над чем, вернее – над кем. Невестка ей, конечно же, не нравилась – больно уж дерзка, непочтительна, на язык погана! Однако – христианка, так. Пусть и нерадивая, но… нынче каждый христианин – на особом счету. Отравить ее… или даже наказать просто… к Свенельду побежит жаловаться, к язычникам. Оно надо? Так – отравить? Тоже нехорошо – через невестку можно варягов к себе подобрати… Свенельд не вечен, стар, а младые варязи пред юной княжной млеют – об том давно докладывали. Эх…

Ольга покривила губы и перекрестилась: ох, непросто великой княгинею бытии! Особенно – княгиней гонимой. Гонимой, пусть и в открытую, да зато – собственным сыном-язычником!

Нет! Нельзя невестку губить! А вот шпыня того, Велесия… То – дело другое.

Стоял жаркий июль, или, по-местному – червень, когда «на дворе пусто, да в поле густо». Налились в полях озимые, пошли во всход гречиха с овсом, крестьяне начинали жать рожь. На первый сжатый сноп всегда устраивали праздники – «именинницы» – первый сноп так и называли – именинник, вечерами же выходили смотреть, как месяц в небе «играет», прячется за реденькими розовыми облаками.

Душно, знойно днем, да и работы невпроворот, а вот вечерком можно и выкупаться – весь Днепр на Подоле смехом да песнями изошел – купались все. Только вот Женька не могла себе того позволить – все же княжна! Неможно с простолюдинами. Иное дело одной – на дальней купальне, со служанками, с почтительно замершей в отдаленьи сторожей…

Купалась Малинда и так… а все же хотелось – с Велесием… или хоть с людьми, чтоб – в догонялки, в салочки, чтоб – весело, а не так, что – «ой, госпожа наша, кормилица!». Скучно!

О муже своем, Святославе, юная княгинюшка и не вспоминала почти… так, иногда задумается, улыбнется. В общем-то парень вроде бы неплохой, только прическа дурацкая да и дома сидеть не любит – все в походах военных, все «примучивает» кого-то. Иное дело – Велесий! Вот к этому парню Женька и в самом деле испытывала чувство! И чем дальше, тем больше, так что карие глаза парня неожиданно затмили для нее все – родного мужа, княгиню… даже тоску по прежней – той – жизни! Нет, конечно, тосковала Тяка и о новом побеге думала, но… Стоило показаться на пороге помощнику судебного старца – возлюбленному! – так почти все Женькины мысли куда-то сразу же улетучивались, оставалась лишь одна – все о том же…