Громадный солнечный диск, тусклый, как медное блюдо, которое на долгое время забыли в лохани с кислым молоком, позволял глядеть прямо на него, даже не прищуриваясь. Странное сооружение, перечеркивающее его точно пополам, было здоровенным шестом, торчащим прямо из воды. Сверху к шесту была прикреплена такая же массивная перекладина, и вокруг всего этого зеленым жгутом обвивался невиданной величины змей. Движение чудовищного плавуна замедлилось, он ткнулся носом в подножие столба и замер. Замер и Харр – ему вдруг показалось, что два этих монстра в сговоре и вот один услужливо доставил завтрак другому. Насчет завтрака это еще надо будет посмотреть, кто кого – голова змея приподнялась, и стала видна толстая шея, без зауженности, как у доброго копья перед наконечником. Значит, гад не ядовит и, провяленный на угольях, мог бы послужить запасом пищи не на один переход. Харр изготовил меч и потоптался, проверяя, не оскользнется ли нога при выпаде.

И тут вдруг ему померещилось, что головы двух чудищ, обращенные одна к другой, как-то совсем по-человечески задвигались, то кивая, то указывая в сторону, точно они беззвучно переговаривались между собой. Плавун шлепнул по воде и легонечко отодвинулся назад; змей мотнул тупым рылом в сторону зашедшей звезды, и Харра чуть не отбросило назад – с такой прытью его живой плот устремился влево. Вихрь брызг заклубился с обеих сторон – видно, они вышли на легкую чистую воду. Солнце скрылось за мелкими облачками, курчавыми, как баранья шкура, и на этом клубящемся фоне явственно проступили очертания громадной скалы. Плавун направлялся к ней. Харр напряженно вглядывался в темно-зеленую массу, гадая, то ли это голый камень, на который, выбираясь, не раз носом приложишься, то ли крыт он мхом, а плоше того – непроходимым кустарником, который хуже древесной чащи. Только это его сейчас и тревожило, а вот что за народ обитает на тихом затуманенном берегу, его нисколько не занимало – меч с ним, придет время, разберемся. Подгреб бы только добрый плавун к самому берегу…

И тут вдруг у подножия быстро надвигающегося на них утеса вспыхнуло два огня, точно раскрылись два глаза, и золотые чешуйчатые дорожки побежали по воде, тронутой легкой зыбью. Плавун, пофыркивая, шел точно посередине. Громада берегового камня надвинулась почти вплотную, и Харр, подобравшись к краю спины, изготовился прыгать в воду. Но чудище, не сбавляя скорости, нырнуло в зеленую темноту, и его седоку пришлось пугливо присесть – что-то засвистело над головой, вроде живое, Харр даже не успел испугаться, как несущий его гад вдруг резко притормозил, изогнулся – и его невольный седок, точно камень из пращи, вылетел куда-то вперед, через голову чудовища.

Приземление было мягким – на чуть влажный песок, Харр поднялся на ноги, радуясь сразу трем вещам: во-первых, тому, что он не догадался обнажить меч – хорош бы он был в этом кувырке с голым клинком на пару! – затем естественному разрешению проблемы с осклизлыми прибрежными камнями; ко всему прочему, кажется, и с поиском дороги обошлось – судя по сквознячку, в горе был проложен прямехонький туннель.

– Благодарствую, добрая скотинка! – проговорил он дружелюбно, оборачиваясь к невидимому чудовищу и кланяясь в темноту.

В том, как его сюда доставили, чувствовалась чья-то воля, и неведомого доброхота следовало поблагодарить. Плавун не ответил, вероятно, уснул.

Харр все-таки меч достал и потыкал им в стороны – над головой и по бокам означился свод. Ну, значит – вперед.

В темноте он как-то утратил счет времени, и когда впереди забрезжил свет, то никак не мог сообразить, долго ли он брел, нащупывая перед собой твердую почву. Под ногой мягко зашуршал пористый камень, угадались неширокие ступени, и он очутился перед спуском во влажную долину, поросшую какими-то зелеными тычками. Если это были деревья, то странно – как их не сломал первый же сильный ветер? Уж больно тонки.

Он безбоязненно шагнул на верхнюю ступень, потянулся, хрустнув косточками, и подивился собственной легкости. С голодухи, что ли, усох? Да рановато со вчерашнего дня-то. Он глянул влево – и подивился еще больше: над мягкими купами рыжевато-зеленых кустов подымалось строение, до того легкое в причудливом совмещении витых столбиков и только означенных дугами куполов, что первая Мысль была – не люди возвели такое, а кто-то летучий. Навроде анделисов. И ни камешка, ни бревнышка голого – чистая, свежая позолота. Да, не Тихри это – такую хоромину на долгую зиму-ночь не оставишь, поляжет под снегом и льдом. И не Джаспер – там все из тяжкого, неподъемного камня.

Он еще покрутил головой, восторгаясь увиденным, как вдруг на середине уходившей вниз лестницы возникло точно белое облако – откуда-то появился невиданный зверь, ростом чуть ли не с самого Харра. Белоснежная, с голубоватыми тенями, шерсть струилась с треугольной головы, увенчанной позолоченными витыми рогами, раскосые черные глаза глядели, казалось, в глубину камня, плавная поступь была бесшумной и какой-то обреченной. Диковинный козерог проплыл мимо, обдав менестреля снежной свежестью, и исчез в нагромождении добротно отесанных камней.

Харр призадумался. Похоже было на то, что его занесло прямо в дворцовые владения какого-то государя. А где двор, там и стража. Он на всякий случай спрятал за спину меч, чтобы не приняли за грабителя или, того хуже, подосланного убивца, и запрыгал вниз по теплым ступеням, стараясь держаться в тени. Достигнув низа, по проторенной дорожке, теряющейся среди деревьев-тычков, не пошел, а круто подался вправо, в нешумливую чащу. Сад или, скорее, лес быстро густел – появился подлесок, мелколиственный и какой-то лиловатый, пахнущий пряно до одурманивания. Потом пошли и вовсе колдобины да падучие стволы, и если бы не стародавняя привычка продираться сквозь чащу так же просто, как и сквозь толпу людскую, Харру пришлось бы несладко.

А вот насчет толпы здесь было негусто. Ветви, обломанные кое-где, указывали на то, что пробирался тут кто-то и до него, но скорее зверь, чем человек. И ни кострищ, ни мусору побросанного да цветов лесных, бессмысленно потоптанных, не наблюдалось. Харр пошел потише, приглядывая дерево с сучьями, чтобы залезть да оглядеться. Но таких не находилось – стволы были прямы и шершавы на добрых три-четыре роста, а затем сразу одевались щеткой густой зелени без сучков, длиною в локоть, не более.

Становилось все жарче, хотя зеленоватое солнце, красящее все вокруг нежным яблочным тоном, так и не появлялось из-за облаков. Харру удалось дважды напиться, встречая красноватые ржавые ручьи, но вот с едой было хренова-то. Что ж тут, ничто не зреет, никто не бегает? Он с досадой пнул разлапистый куст, пушистой шапкой разлегшийся на прогалине, и радостно чмокнул губами: под качнувшейся лапой приоткрылись продолговатые алые ягоды. Он присел, подымая ножнами меча тяжелые нижние ветви, и, нимало не опасаясь, начал набивать рот ягодами, сладкими, что бабьи уста. И не услыхал почувствовал, что кто-то еще таится поблизости, замирая от страха.

Он стал на карачки, пачкая жирной землей носки белых сапог, заглянул в подлиственную глубину – так и есть, бурый комок шерсти, скомканный лютым страхом, и часто мигающие белесые точечки глаз. У хищной твари око стоячее, зеленое. Проверенным лесным приемом он выбросил вперед руку с растопыренными пальцами и, хватанув побольше воздуха, задержал дыхание, перебрасывая между собой и зверем мысленный мосток. Глазки перестали мигать – жертва замерла, оцепенев. Для верности Харр издал змеиный шип, обращающий кровь в красную ледышку – и обед можно было брать голыми руками. Он ухватил зверька за отвислую шерстку на загривке и потянул из-под куста, ухмыляясь счастливому случаю. Сейчас костерок…