Но звонивший явно не собирался сдаваться так просто.

Алтуфьев потер нервными пальцами виски и коварно улыбнулся. Художник был личностью экстравагантной и вместе с тем довольно вредной. Собственно, эти два качества в нем тесно переплетались. Вот и сейчас Юрий Николаевич решил проделать довольно злую шутку.

Бесшумно передвигаясь по комнате, он дошел до маленькой прихожей и осторожно заглянул в глазок. За дверью стоял Виталий, молодой человек, возомнивший себя великим поэтом. Улыбка на приятном, хотя и несколько полноватом лице Алтуфьева стала еще более зловещей. Кошачье-желтые глаза загорелись нехорошим огнем, но голос прозвучал ласково и спокойно.

— Виталий, дорогой, прости, у меня, кажется, заклинило дверь, — сказал Алтуфьев и для достоверности отчаянно подергал витую ручку двери и щелкнул ключом в замке. — Не мог бы ты открыть дверь снаружи?

— Каким образом? — спокойным баритоном поинтересовался Виталий. — Брось ключ из окна, тогда я попытаюсь.

— Но у меня заклинил внутренний засов, его снаружи не откроешь, — нашелся Алтуфьев.

— И что мне-то делать? — раздраженно буркнул Виталий.

«Уйти отсюда, и как можно скорее, — хмурясь, подумал Юрий Николаевич. — Тогда ты, мальчик, избежишь некоторых проблем».

— Ну не знаю, попробуй взломать, — еще более коварно улыбнулся художник, выуживая из кармана мобильный телефон.

— А за порчу имущества обдерешь как липку? — хмыкнул Виталий.

— Ну что ты, конечно, нет, наоборот, коньяком угощу, — заверил гостя Юрий Николаевич. — Просто я совершенно не знаю, что делать! В сотовом, как назло, батарейки сели, а обычный банально сломался, я его разбил, а новый корпус никак не куплю…

Виталий принялся толкать дверь. Алтуфьев улыбнулся. Все шло по плану. Художник прошел в кабинет, уселся за стол и настучал на сотовом короткий, всего из двух цифр, номер.

— Добрый день, — начал он обеспокоенно, услышав в трубке невнятное представление: «Отделение милиции, дежурный такой-то…»

— Слушаю вас, — откликнулся милиционер энергично.

— Извините за беспокойство, но ко мне ломятся в дверь.

Голос Алтуфьева звучал совершенно искренне. Пожалуй, даже самый проницательный человек не уловил бы в тоне художника фальши. Юрий Николаевич умел лгать и искренне гордился этим. Он любил «поприкалываться» над приятелями, считая такие поступки частью своего имиджа…

Милиция пообещала прореагировать на звонок Алтуфьева. А художник спокойно отключил связь и с внутренним удовлетворением вновь прислушался к ударам, доносящимся со стороны двери. Виталий трудился со всей ответственностью — во что бы то ни стало старался высвободить приятеля из домашнего заточения. Благо дверь была достаточно крепкой.

— Думаю, выдержит до приезда ментов, — мечтательно щурясь, прошептал Алтуфьев и воскликнул: — Виталий, солнце мое, ну еще немного! Коньяк тебя ждет!

Удары по двери усилились. Алтуфьев грустно взглянул на холст — ну вот, опять творческий зуд утих, придется его мобилизовать с помощью крепкого кофе и «Капитана Блэка», отчего комната снова пропахнет кисловатым ароматом крепкого табака.

Юрий Николаевич подошел к окну, перегнулся через подоконник и задумчиво посмотрел на омерзительного бульдожку, рвущегося с поводка. Вдруг он заметил милицейскую машину, въезжающую в арку.

— Ага, замечательно, — обрадовался Алтуфьев и провел ладонью по волосам. После чего бесшумно подошел к двери и стал ждать. Уже минуты через три за дверью раздался шум.

— Какого черта! — возмущенно вопил Виталий.

— Пройдемте, гражданин, вы задержаны по обвинению в попытке проникновения на чужую территорию, — прозвучала стандартная фраза из фильмов, в которых хорошие полицейские в финале захватывают плохих парней.

«Наверное, довольно», — решил Алтуфьев и приоткрыл дверь.

— Прошу прощения, господа, — глядя в разъяренные глаза Виталия, четко произнес Алтуфьев. Его тонкая рука легко легла на локоть вислоусого мента с тяжелым подбородком и нашивками сержанта. — Кажется, произошла ужасная ошибка…

— Ошибка? Какая, к дьяволу, ошибка? — возмутился Виталий.

Он высвободил руку из цепких лап мента и провел ею по подбородку, стирая тонкую струйку крови, стекающую из разбитой нижней губы.

Алтуфьев бросил на парня свой коронный взгляд — холодный и строгий, и Виталий притих, позволив художнику продолжить свои объяснения.

— Вероятно, у меня не сработал звонок, — ловко нанизывал бусины слов Юрий Николаевич, ласково, почти подобострастно поглядывая на кряжистого сержанта. — Мы с Виталиком вчера договорились встретиться, ну и так получилось… Я совершенно заработался и забыл о том, что он может прийти. Так что отпустите, пожалуйста, молодого человека, господа. Это моя ошибка, и я, конечно, признаю вину и готов понести наказание, — покаянно склонил стриженую голову Юрий Николаевич, отчего никто не увидел коварно-насмешливых огоньков в его кошачьих, янтарного цвета глазах.

Сержант уяснил, что произошло недоразумение, и приказал сотруднику отпустить парня. Виталий досадливо встряхнулся, пригладил рукой волосы, сверкнул синими глазищами, но промолчал. А менты потопали вниз по лестнице, решив не дожидаться лифта. Инцидент был исчерпан. Или почти исчерпан.

— Какого черта ты меня так подставил? — возмущенно заорал Виталий.

— Терпи, дружок, — пожал плечами Алтуфьев и, впустив гостя в квартиру, негромко добавил: — В конце концов, этот психологический эксперимент для тебя лишь немного неприятен, мне же, как творческому человеку, чрезвычайно полезен. Хочешь коньяку?

— Сволочь ты, — коротко откликнулся на эту тираду Виталий и вышел, с грохотом захлопнув за собой дверь.

— Боже мой, какие мы обидчивые! — насмешливо бросил художник вслед уходившему гостю.

Он не сомневался, что Виталий вернется. Да что там, Юрий Николаевич был в этом уверен. Обыватели слишком гордились своим знакомством с прославленным и раскрученным Алтуфьевым, чтобы вот так просто рвать отношения. И этот поэтишка, с его голубыми глазками и выражением лица «всех люблю», тоже лишь обыватель. Он слишком высоко ценит свою «дружбу» с богемой, ну а уж с Юрием Николаевичем Алтуфьевым и подавно!

Алтуфьев вышел на балкон, окунувшись в жаркое летнее марево, и закурил, перевесившись через перила. Бабки, сидевшие на лавочках под сенью тополей, одновременно уставились на него с праведной ненавистью, потом склонились головами друг к другу и принялись обмениваться информацией. «Они были бы счастливы, если бы я сейчас упал с балкона», — насмешливо подумал Алтуфьев со свойственной ему проницательностью. Но падать не стал — доставлять бабкам удовольствие он не собирался. С отвращением посмотрел он на пыльные кроны деревьев, загаженный домашней живностью двор и поморщился — его эстетическое восприятие мира грязи не переносило.

Юрий Николаевич, повинуясь быстрой смене настроения, широко и хищно улыбнулся и пробормотал: