И Рори понимал, что надо торопиться. К тому месту, где он остановился, ближе всех находились люди на автомобильной стоянке и толпящиеся у тента «Летней чумовой распродажи». Они уже на полной скорости бежали к нему. Среди них — отец и брат, оба кричали, требуя, чтобы он не делал того, что собрался сделать.

Рори рывком освободил «винчестер» от эластичных тросов, прижал приклад к плечу, прицелился в невидимый барьер над тремя дохлыми воробьями, на высоте пяти футов.

— Нет, парень, плохая идея! — прокричал один из солдат.

Рори пропустил его слова мимо ушей, потому что знал — идея хорошая. Расстояние до людей, бегущих с автомобильной стоянки и от тента, значительно сократилось. Кто-то — Лестер Коггинс, который бегал гораздо лучше, чем играл на гитаре — прокричал:

— Во имя Господа, не делай этого!

Рори нажал на спусковой крючок. Нет, только попытался нажать. «Винчестер» стоял на предохранителе. Мальчик оглянулся и увидел, как высокий священник из церкви святого-какого-то пробежал мимо его краснолицего запыхавшегося отца. Подол рубашки Лестера, выбившийся из-под ремня, трепало воздухом. Мчался проповедник с широко раскрытыми глазами. Чуть отставал от него повар из «Эглантерии». Пробежать им оставалось какие-то шестьдесят футов, и преподобный, похоже, включил пятую передачу.

Рори сдвинул рычажок предохранителя.

— Нет, мальчик, нет! — вновь прокричал солдат по другую сторону Купола, одновременно присев и раскинув руки.

Рори не обратил внимания на его слова. С блестящими идеями это обычное дело. Он выстрелил.

Выстрел, и в этом Рори не повезло, получился идеальный. Пуля полетела к Куполу перпендикулярно, отразилась от него и вернулась по той же траектории, как резиновый мячик, привязанный к нитке. Сразу Рори боли не почувствовал, но огромное полотнище ослепительно яркого света заполнило голову, когда меньший из двух фрагментов пули вышиб ему левый глаз и проник в мозг. Кровь хлынула фонтаном, потом побежала между пальцами, когда он рухнул на колени, закрыв лицо руками.

— Я ослеп! Я ослеп! — кричал мальчик, и Лестер тут же подумал о строках из Писания, на которые опустился его палец: Поразит тебя Господь сумасшествием, слепотою и оцепенением сердца. — Я ослеп! Я ослеп!

Лестер отвел руки мальчика и увидел красную развороченную глазницу. Остатки глаза сползали по щеке Рори. Когда тот поднял голову к Лестеру, они плюхнулись в траву.

Лестер успел лишь на мгновение прижать ребенка к груди, как подскочил отец и вырвал мальчика. Священник не возражал: все правильно, так и должно быть. Лестер согрешил и молил Бога указать ему путь. Указание он получил, ответ ему дали. Теперь он знал, как поступить с грехами, в которые завлек его Джеймс Ренни.

Ослепший ребенок указал ему путь.

Последующее Расти Эверетт помнил смутно. Память с предельной ясностью запечатлела только один образ: обнаженный торс пастора Коггинса, белоснежная, как рыбье брюшко, кожа и выпирающие сквозь нее ребра.

Барби, однако — возможно, потому, что полковник Кокс вновь определил его в следователи, — видел все. Ему яснее прочего запомнился не Коггинс без рубашки, а Мелвин Сирлс, указывающий на него, Барби, пальцем, а потом склоняющий голову — значение этих телодвижений понятно любому человеку: Мы еще не закончили, дорогуша.

А все остальные запомнили, — и это, как ничто другое, объяснило им ситуацию, в которой оказался город, — душераздирающие крики отца, держащего на руках раненого, истекающего кровью сына, и мать, кричащую: «С ним все в порядке, Олден?! С ним все в порядке?» — Она, женщина полная, весящая фунтов на шестьдесят больше положенного, с устрашающей энергией протискивалась к месту событий.

Барби увидел, как Расти Эверетт пробрался сквозь толпу, собравшуюся вокруг мальчика, и присоединился к двум стоящим на коленях мужчинам, Олдену и Лестеру. Олден качал сына на руках, а пастор Коггинс смотрел на мальчика, и челюсть его отвисла, как воротина, у которой отлетела одна петля. Расти упал на колени между Олденом и Лестером и попытался оторвать руки мальчика от его лица. Олден — и, по мнению Барби, удивляться этому не приходилось — тут же ему врезал. Из носа Расти потекла кровь.

— Нет, Олден! Дай ему помочь! — закричала Линда и положила руку на плечо фермера.

Олден повернулся, судя по всему, с тем, чтобы врезать и ей. Его лицо говорило, что рассуждать здраво он не способен. Олден превратился в зверя, защищающего своего детеныша. Барби двинулся к нему, чтобы перехватить руку, если фермер замахнется, но потом в голову пришла идея получше.

— Здесь фельдшер! — прокричал он, наклонившись к лицу Олдена, стараясь перекрыть ему поле зрения, чтобы фермер не видел Линду. — Фельдшер! Фельдшер, фель…

Барби оттащили за воротник рубашки и развернули. Он едва успел сообразить, что перед ним Мелвин Сирлс, один из дружков Младшего, и на Сирлсе форменная полицейская рубашка плюс жетон на груди. Все так плохо, что хуже не бывает, подумал Барби, и, словно с тем, чтобы доказать его неправоту, Сирлс врезал ему по физиономии точно так же, как и на парковке у «Дипперса». В нос не попал, хотя целил именно туда, но губы разбил.

Сирлс вновь замахнулся, но Джекки Уэттинггон — в тот день его напарница, пусть ей этого и не хотелось — схватила парня за руку раньше, чем он нанес второй удар.

— Не делай этого! — крикнула она. — Патрульный Сирлс, не делай этого!

И пока Сирлс соображал, что ему делать, а чего — нет, Олли Динсмор, а потом и рыдающая, хватающая ртом воздух мать протиснулись между ними, заставив Сирлса отступить на шаг.

Мелвин опустил кулак.

— Ладно! — прорычал он. — Но ты на месте преступления, говнюк. Месте расследования, которое ведет полиция.

Барби вытер ладонью кровь с разбитых губ. Подумал: Бывает и хуже. В этом все дело — бывает.

Из всего этого Расти услышал только одно — крик Барби: «Фельдшер!» Теперь же он сам произнес это слово:

— Фельдшер, мистер Динсмор. Расти Эверетт. Вы меня знаете. Позвольте мне взглянуть на вашего мальчика.

— Позволь ему, Олден! — прокричала Шелли. — Позволь ему позаботиться о Рори!

Олден ослабил хватку, мальчик теперь покачивался из стороны в сторону на коленях отца, джинсы фермера залила кровь. Рори вновь закрыл лицо руками. Расти взялся за них — мягко, очень мягко — и потянул вниз. Надеялся, что все будет не так плохо, как он опасался, но увидел пустую глазницу, из которой хлестала кровь. Понял, что сильно поврежден и мозг за глазницей. Уцелевший глаз слепо смотрел в небо.

Расти начал снимать рубашку, но священник уже протягивал ему свою. Верхняя половина тела Коггинса — с белоснежной кожей живота и груди, с торчащими ребрами, с иссеченной перекрестными красными шрамами спиной — блестела от пота.