– Вы не удовлетворены, Лэнгстон? – спросил Джек.

– Полковник, я не просил вас покупать это животное. И не я ссорился с миссис Раванель. Я восхищался Фрэнсис и, разумеется, не предполагал, что она с дочерью рискнёт подойти к лошади, которую не сможет удержать. Мне сказали, что ваши кредиторы нетерпеливы, и я готов купить кое-что из ваших владений. Также могу предложить цену за вашу лошадь. Индеец, может, и потягается с Валентином, но у меня за плечами нет злосчастной истории с… – Лэнгстон сделал паузу, смакуя фразу Кэткарта, – «дьявольским конём».

Джек устало прикрыл глаза. Достав фляжку, он откупорил её и хлебнул. Не предложив Лэнгстону, водворил пробку на место.

– Ипподром «Вашингтон», дистанция четыре мили. Ставлю три тысячи, что Индеец побьёт твою извозчичью клячу.

– Пять тысяч. Против твоих оставшихся рисовых полей.

– Полагаю, вашему слову можно верить?

– Если необходимо, мой секундант докажет вам, что очень даже можно.

Ни в городе, ни на ферме у Руфи не было места для скорби. Маленький Эндрю не переставая спрашивал, когда вернётся мама. Он не мог понять, куда она ушла. Начинал плакать каждый раз, когда няня оставляла его, и Долли давала ему снадобье, чтобы ребёнок заснул. Руфь спала не лучше, и боль не проходила.

Этой зимой Неделе скачек не хватало скандалов, что разочаровало знатных дам Чарлстона, завидовавших своим родственницам из Саванны, которые с упоением обсуждали безнравственное поведение одного богатого француза. В Чарлстоне, увы, хоть и молодые люди напивались до бесчувствия и провожали юных девиц прямо до спален, никто из злодеев не был настолько известен.

– К сожалению, их никто не знает, – изрекла смертный приговор скандалу Констанция Венебль Фишер.

Единственной интересной темой для разговора было состязание между Индейцем полковника Раванеля и Валентином Лэнгстона Батлера из-за огромного денежного фонда, который находился в руках уважаемого адвоката Джеймса Петигрю. Джека поддерживала молодёжь, Лэнгстона – старшее поколение. В семьях начались раздоры из-за этого поединка, то и дело заключались дорогие пари.

Оба скакуна были знамениты. Индеец – из конюшни только что избранного президента Джексона, а Валентин – от известной кобылы Лёгкая Ножка. К тому же они оказались дальними родственниками.

Только очень немногие плантаторы остались на полях, готовясь к посадке. Большая часть, да и все самые именитые люди Чарлстона находились в городе. К полудню острые на язык дамы успевали перемыть косточки всем гулякам, кутившим накануне вечером. А в среду и в пятницу ещё до обеда весь город стекался на ипподром «Вашингтон».

Руфь и подумать не могла, что успела полюбить Чарлстон. Она не спеша прогуливалась по старым улочкам, как вдруг в глаза бросилась дверь с голубой рамой. От звуков пилы навернулись слёзы. Сколько знакомых лиц из церкви на Кау-элли. Теперь от неё осталось пустое место, а знакомые спешили мимо, не здороваясь. Цветные, всё ещё ходившие на службу, сидели в храме Святого Филиппа на самом верху. Руфь туда ноги не несли. Хуже всего было на рынке. Всюду ей мерещилось: чья-то быстрая тень спряталась под прилавок… кто это…? Раздался смех… А там, за ногами торговки, кто?..

Батлеры были в городе, но дома не сидели. Геркулес на плантации Броутон готовил Валентина к большому забегу, а Долли добавляла в его рацион травы и снадобья.

В доме Раванеля до обеда было тихо. Затем Джек вставал, Хэм брил его, и они, в облаке винных паров после вчерашнего рома и виски, отправлялись на ипподром, где поверенный родственник Джека, вооружённый пистолетами, всю ночь охранял стойло Индейца.

Джек следил за тренировками, питанием и приучал лошадь не бояться публики. Хэм пробовал каждую порцию еды для Индейца, а родственник Раванеля пас её на лугу позади ипподрома.

В салуне Боннера на открытом воздухе Джек пил с дружками до раннего вечера, после чего все отправлялись в заведение к мисс Поли, где Джек свободно проводил время, но никогда не поднимался наверх.

Продержавшиеся всю ночь на ногах частенько заглядывали к Джеку, чтобы встретить рассвет на его веранде. Как-то вместе с ними появилась и парочка распутниц из заведения мисс Поли, но Джек немедленно прогнал их. Дружки недовольно заворчали, а Руфь сказала:

– Здесь ваш маленький сын, господин Джек. Эндрю не нужно всё это видеть.

Эндрю прижался к ногам нянюшки. Уложив его в кроватку, Руфь пробормотала:

– Женщины всегда будут заботиться о тебе, милый. Ни о чём не волнуйся.

Подошёл День скачек, наездники повели по Митинг-стрит украшенных лентами жеребцов, храпящих и становящихся на дыбы. Руфь, сидевшая с Эндрю на веранде, выглянула наружу. Было прохладно, и она плотнее запахнула шаль.

– Когда-нибудь ты прославишься благодаря лошадям, малыш, – сказала Руфь. – На свете столько лошадей, словно только для тебя и созданных.

– А мама?

– Мама следит за тобой. Ты её не видишь, а она всё-таки приглядывает.

Слеза скатилась по щеке нянюшки.

– Твой папа поставил всё на этого проклятого Индейца. Всё, что у него было и чего не было, наверно, тоже. Может быть, твоя мамочка и за полковником Джеком наблюдает. Я молюсь, чтоб так и было.

Ровно в полдень распорядители согнали зрителей с беговой дорожки. У линии старта поставили ограждения в три ряда, а близлежащие салуны превратились в конторы по заключению сделок. У финиша плантаторы распивали шампанское и пунш, пока осведомители выкрикивали:

– Один против двух на Орбиту!

– Четыре к одному на Причуду мистера Салли!

Шесть лошадей выстроились для первого забега в одну милю и четыре – для следующего. Из четвёрки до конца продержались только Индеец и Валентин, придя к финишу в пять часов.

После скачек Уэйд Хэмптон в клубе, выплатив свою ставку, предложил тост:

– За Индейца и Старину Пекана. Из наших рядов ушёл один из лучших коннозаводчиков, но зато у нас теперь есть замечательный президент.

– За генерала Джексона!

– И Индейца! Ура!

Кэткарт Перье, заработав на этих скачках триста долларов, простил Джека.

– Индеец, – с восторгом говорил он, – полностью окупил себя.

Лэнгстон Батлер отправил Геркулеса отведать сахарку.

Зимнее солнце село, в Жокейском клубе зажглись фонари. Полковник Джек, сидя в клубе, покупал раунд за раундом. Хотя он так никому и не сказал, сколько отдал за эту лошадь, в светских кругах широко распространилась версия, что Индеец вернул свою стоимость вдвойне.

Темнота сгущалась, наездники вытирали своих скакунов и пускали их тихим шагом вниз по Митинг-стрит, разъезжаясь по домам. Лошади со спутанными гривами, порванными лентами или вовсе без них шли, с трудом перебирая забинтованными ногами.

– Господин Джек, – потянул полковника за рукав Хэм, – я хорошо протёр Индейца. Оставить его здесь или домой отвести?