Врба постучал по столу костяшками пальцев.

– Мы слишком рано перешли к дискуссии, не выслушав Адишерова. Прошу вас, Рустем.

– Прыжок вблизи протозвезды разбросает нас по всей системе. Пусть риск приблизиться к светилу минимален, но связи мы точно лишимся. Указать позиции кораблей заранее невозможно, и если кого-то отбросит к облаку, потребуются сутки, а то и двое, чтобы вернуться в зону надежной радиосвязи. И гораздо больше времени, чтобы собрать флотилию для второй атаки на Обскурус.

– Значит, надо разделиться, – отозвался коммодор. Его взгляд скользнул к тонкой стопке листов у локтя, и, прикрыв их ладонью, он вымолвил: – Здесь инструкции Парламента, и, действуя в согласии с ними, я должен отказаться от внезапной лобовой атаки. Собственно, не от атаки, а от ее последствий, от разрушения кораблей. Это неприемлемо.

– Почему, сэр? – нахмурясь, спросил Шаврин.

– Мы знаем плотность населения на Т'харе – две тысячи полностью разумных и три с половиной миллиона тхо… это из данных, полученных от женщины-фаата, той… гмм… той, что осталась с коммодором Литвиным. На Эзате, возможно, столько же жителей, сколько на Т'харе, или меньше, на Рооне значительно больше – скажем, на порядок. Итого сорок миллионов обитателей. – Лицо Врбы казалось непроницаемым. – И что мы с ними будем делать?

– Сорок миллионов… – буркнул Шаврин. – Примерно столько, сколько они уничтожили на Земле…

– Да. Однако, – коммодор уставился на него тяжелым взглядом, – однако есть нюансы, капитан. Мы не можем и не желаем уподобляться фаата. Если бы я приказал вам отправиться к Роону и санировать его… скажем, выпустить облако вирулентных микроорганизмов, сжечь поселения из плазменных орудий, вскрыть кору планеты аннигилятором… вы подчинились бы такому приказу?

Щеки Шаврина пошли бурыми пятнами. Справившись с собой, он после секундной паузы сказал:

– Я выполню любой ваш приказ, коммодор, и мои люди тоже. У половины из них погибли близкие… родители, старшее поколение… как…

– …как у меня, – невозмутимо закончил Врба. – Есть хорошая пословица: прежде чем начать мстить, вырой две могилы. – Он мрачно усмехнулся. – Можно, конечно, уничтожить десять миллионов разумных созданий, и двадцать, и сорок… технические средства позволяют… Но как жить после этого? Как жить?.. – Желтоватые листы зашелестели под его рукой. – К счастью, полученные мной инструкции не требуют геноцида. Мы, человечество, вступаем в семью галактических рас, и многие в этом недружном семействе будут смотреть на нас косо и судить неправедно, как судят явившихся из захолустья бастардов, претендующих на часть наследства. Убийство миллионов инопланетян наш облик не украсит. Мы должны изгнать их отсюда, а не уничтожать. Учитывая факт Вторжения, это справедливая мера, и к тому же Бета и Гамма Молота в сфере наших галактических интересов. Эти системы много ближе к Земле, чем к империи фаата.

– Изгнать… – повторил Шаврин, покачивая головой. – Теперь я понимаю… Чтобы они убрались отсюда, нужны корабли. Но даже сотня их огромных кораблей не вместит сорок миллионов! А есть, в сущности, один – тот, с квазиразумным… Это не решает проблемы. Не так ли, коммодор?

Врба переглянулся с Адишеровым. Вероятно, первый заместитель был знаком с директивами Парламента, так как ответил сразу и без колебаний:

– На корабле Вторжения было, по разным оценкам, от ста до ста двадцати тысяч фаата и тхо. Значит, высшая каста с Эзата, Т'хара и Роона может улететь, забрав с собой тысячи служителей. Что касается остальных, они могут прислать за ними невооруженные корабли, чему мы препятствовать не будем. Пусть вывозят их, все сорок миллионов, если успеют.

– Если успеют? – переспросил Калинге. – А почему бы им не успеть?

– Потому, что срок жизни тхо ограничен, – пояснил Адишеров. – Мы ликвидируем инкубаторы и чем-нибудь займем работников, стражей и прочие касты, но без фаата они быстро вымрут. Как полагают эксперты, за пять-восемь лет. Даровать им более долгую жизнь мы не в силах. Или их заберут, или… – Он пожал плечами.

Наступила тишина. Пять голограмм в салоне-кабинете и сам его живой хозяин не двигались, обдумывая услышанное. Их корабли, прикрытые завесой силовых полей, мчались к внешней планете, и экипажи, готовые к бою, стояли на постах в главной и дублирующей рубках, у систем связи, жизнеобеспечения, наведения на цель, у хищных стрел «сапсанов», у пультов МАРов и громоздких туш боевых роботов. Стрелки, десантники, пилоты, навигаторы… Люди большей частью молодые, не помнившие ужаса Вторжения, родившиеся позже, но потерявшие родных и близких… Или не потерявшие ничего – ни дома, ни двора, ни родича, но сути это не меняло – отсюда, из чужого мира, безмерно далекого от Земли, любая потеря воспринималась как своя.

Коммодор прервал затянувшееся молчание:

– К делу, камерады! Итак, наша задача: захватить верфь, уничтожить боевую технику, но сохранить корабли – по крайней мере, один. Затем попробуем вступить в переговоры.

– Реально ли это? – усомнился Калинге, а Шаврин молча приподнял бровь. – Захотят ли с нами говорить?

– Захотят. Если в системе нет других кораблей, мы – хозяева положения. Отдадим им разоруженный звездолет, и пусть уходят. Можно не любить фаата, можно ненавидеть, но в логике и трезвости мысли им не откажешь. – Коммодор собрал листы инструкции, сунул их в пакет и добавил: – Хорошо бы обойтись без жертв, не считая, конечно, первого столкновения. Его диспозицию разработаем на базе идеи Клейтона. Внезапность, контурный привод и немного хитрости… Тут есть над чем подумать!

Они совещались около двух часов, затем голограммы одна за другой начали таять в воздухе. Исчез темнокожий Брюс Калинге, родившийся в полуразрушенном Лондоне; погасли лицо и фигура Адишерова – этот воочию видел, как превратился в руины его родной Ташкент; растворился Шаврин – его деревня на Псковщине осталась целой, но белокаменные храмы, гордость Пскова, были уничтожены; пропало изображение Клейтона из городка Мускоги в Оклахоме, настолько далекого от мировых событий, что там, услышав про Вторжение, не поверили ни единому слову. Последним растаял Пауль Бург, сказавший за время совета максимум десяток фраз, – как все рожденные на Марсе, он инстинктивно экономил воздух и потому был молчалив.

Оставшись один, коммодор Врба устало потер виски, затем набрал на браслете шифр климатизатора, откинулся в кресле и смежил веки. В салоне повеяло свежим запахом воды и цветущей сирени, чуть слышно зашелестела листва, и его черты смягчились. Мнилось ему, что сидит он в весенних садах Пражского Града, над широкой тихой Влтавой, и позади него вздымаются готические шпили собора Святого Витта, а внизу раскинулась река с пристанями, набережными, мостами, и самый древний из них, Карлов, грозит небесам парой сторожевых башен.

Как прекрасно! – подумал он. Как прекрасно все это было, когда стояли собор и мост и цвели над Влтавой те сады, каких уже никогда не увидишь…

* * *

«Красную тревогу» объявили в шестнадцать двадцать пять. Вслед за этим «Азия», «Африка» и «Антарктида», вынырнув из-за гигантской сферы протозвезды и не снижая крейсерского хода, пронеслись над Обскурусом, заливая треугольную равнину с пятном силового поля раскаленной плазмой. Предполагалось, что на поверхность сателлита выходят пусковые шахты, и если расплавленный камень забьет их, часть модулей окажется в ловушке. Огненный шквал еще ярился среди утесов и каменных глыб, превращая их в жидкую лаву, когда в бортах кораблей раскрылись шлюзы, выпустив в пространство истребители. Крейсера, гасившие скорость, ушли к северному полюсу, промчавшись над туманным шаром планеты огромными серебристыми снарядами. «Сапсаны» развернулись в двух десятых мегаметра от Обскуруса, не пытаясь атаковать: для взлома силового купола их оружие было слишком маломощным. Они барражировали в пустоте, резко меняя курс, словно мошки, пляшущие во мраке тропической ночи. Они выжидали.