И в подъезде пахнет вот так же, немного хлоркой, немного котами, но больше всего – характерной сыростью, которой тянет из подвала.

– Нам на четвертый, – он тянет за собой, не позволяя полностью уйти в воспоминания. Наверное, это хорошо, но потрескавшиеся перила этой лестницы царапают ладонь, совсем как много-много лет назад. На третьем этаже картошкой пахнет…

– Давай вот ты вдохнешь, сосчитаешь до десяти, и тогда мы постучим, – предложил Рыцарь, уже только Рыцарь, в котором не осталось ничего забавного и смешного. Сейчас он был серьезен.

А способ? Откуда он способ знает? Хотя… его все знают и тайком пользуются. И Магда тоже воспользовалась. Вдохнула и быстро-быстро сосчитала про себя:

– Раз, два, три, четыре… – четыре ступеньки серые, а пятая с крапинами белой краски, пролитой некогда и въевшейся насмерть.

– Пять, шесть, семь… – в семь лет она поняла, что Старуха – не просто старуха, но мать, которую нужно было уважать. Если не уважать, то отец злился. И если уважать – злился.

– Восемь, девять… – в девять Магда попробовала убежать. Нашли. Вернули. Пороли. Больно было. А старуха смеялась, старуха сказала, что от стигийских псов нельзя сбежать.

– Десять.

В десять Магда узнала про Плеть и решила, что когда снова убежит – а она убежит обязательно, – то сумеет найти Плеть и подчинить всех.

Стигийские псы отстанут, и Магда будет свободна.

Пальцы коснулись липкой поверхности звонка, нажали, и радостный треск разорвал и эту цепочку воспоминаний.

Дверь открылась немедленно.

Эта квартира одновременно и походила, и отличалась от той, в которой обитала Юленька. Общим в них было то особое музейное запустение, когда при кажущемся порядке чувствуется, что порядок этот – сугубо внешний, показательный, призванный создать иллюзию жизни, но на самом-то деле с задачей не справляющийся.

Впрочем, с самого начала Илья подозревал нечто подобное. Или даже не так, с самого начала он вообще сомневался, что квартира существует: времени-то прошло преизрядно, а значит, высока вероятность, что квартиру продали, обменяли или вообще снесли вместе с домом и районом. Но нет, был район – пестрый, мозаичный, сочетающий и новое, и старое, и оттого суетливый и даже нелепый в архитектуре своей. Был дом – пятиэтажка с битумной крышей да гнездами-балконами на обе стороны. Был подъезд, и была квартира. И замок, и ключи, подошедшие к замку, и скрип открывающейся – пришлось приложить усилие – двери. И запах застоявшегося воздуха, в котором тонкой нитью вился чуждый аромат кофе, верно, пробравшийся сквозь вентиляцию из других квартир.

– А тут все как раньше почти! – Юленька щелкнула выключателем, и лампочки, пару раз мигнув, все же не лопнули, но засияли ярким ровным светом. – Тут две комнаты. И кухня.

– И воняет, – Дашка помахала перед носом журналом, предусмотрительно захваченным из машины. – А пыли сколько…

Пыли и вправду было в достатке. Ровным слоем она покрывала блестящую секцию и выставленный в ней хрусталь, обложки редких книг и книжные полки, стеклянную вазу с синими хризантемами и покрытый кружевной салфеткой телевизор. Пыль лежала на полу, собираясь в углах пушистыми серыми клубками, пыль пропитала ковер и теперь при каждом шаге поднималась серым облачком. Пыль проросла в воздухе и забивала легкие, вызывая приступ кашля.

– Юлька, я окно открою! И балкон!

Пыльные занавески шелохнулись, и Дашка снова закашлялась.

– Давай я, – предложил Баньшин, оттесняя ее. – Тут рамы заедают, наверное, от старости.

Услужливый, хотя… А почему нет? Если он сейчас не друг, то не значит, что совсем сволочь.

– Я здесь всего один раз была… Зоя Павловна у нас жила и ночевала тоже. А детей у нее не было, – Юленька провела пальцем по выпуклому глазу телевизора, оставляя темную линию в пыльном покрове. То ли рана, то ли царапина, но уж точно – след.

– И ты не интересовалась, что стало с квартирой?

Удивленное выражение, словно эта мысль, что о чужом имуществе следовало бы позаботиться, впервые пришла Юленьке в голову.

– Я не подумала… я честно не подумала, что… – оправдывается и отворачивается. – Я не уверена, что имею право на нее. Я ведь никто. Формально никто. И у квартиры может быть хозяин.

– Если бы, – Дашка возилась с запором на балконной двери. – Если бы был, он бы тут жил. Или сделал что-нибудь… уборку, к примеру. Нет, Юлька, он прав, тут такое запустение, что… вон, на кактус глянь, сдох.

На подоконнике в темном горшке желтый ежик печально щетинился иглами. И вправду сдох.

– Так что твоя бабуля в очередной раз номер отколола, квартирку вроде и завещала, а тебе не сказала. Крутая находка.

– А коммунальные? – Баньшин в очередной раз оттеснил Дашку. С засовом он управился быстро, а вот с дверью, отсыревшей, старой, просевшей и намертво вросшей в проем, пришлось повозиться. – Кто платил коммунальные?

– Кстати, да. Кто?

– Ну… наверное, из фонда. За ту квартиру платят из фонда, бухгалтер занимается, – Юленька села на стул. – Может, и за эту тоже. Только почему он мне не сказал?

И сама же себе Юленька ответила: потому что так повелось, что говорить ей о чем-либо серьезном не считают нужным. Зачем? Дело сделано, так стоит ли загружать кукольную головку ненужными подробностями?

И кажется, все вокруг догадались о Юленькиных мыслях и согласились с ними.

– Юля, – Дашка громко чихнула и, мазнув по носу тыльной стороной ладони, чихнула снова: – Черт! Юлька, ты можешь позвонить этому типу? Ну бухгалтеру… Черт! Не могу, когда пылища такая!

– Лучше будет, если ты позвонишь не бухгалтеру, – сказал человек-рыба, глядя в глаза. – Лучше, если позвонишь кому-нибудь из попечителей, скажем…

Она не хочет! Не ему!

– …и спросишь, на тебя ли одну оформлен фонд. Ну то есть одна ли ты наследница. И если одна, то не было ли иных, оговоренных Стефанией, отчислений на чье-либо имя.

– В каком смысле? – заинтересовался Баньшин, отходя от окна. – Ты предполагаешь…

– Кажется, я догадываюсь, в чем тут дело. Юля, звони.

Нет, не сейчас! Она не хочет вообще звонить, а сейчас это нежелание особенно остро.

– Сейчас. Пока Магда не приехала. А ты, Сергей, коль не трудно, тоже позвони, узнай вот что. В Волгограде некогда был такой криминальный авторитет, кличка Григ, имени-фамилии не знаю. Пробей, что с ним случилось. Жив ли. Точнее, вправду ли умер, и если да, то как. А еще пробей, нет ли чего-нибудь на…

– Надеюсь, ты знаешь, чего делаешь, – спокойно сказал Сергей Миронович, выслушав просьбу. – И что эта вся хренотень в конечном итоге сложится во что-то удобоваримое.

– Я тоже надеюсь, – не слишком-то уверенно пробормотал человек-рыба. И Юленьке подвинул свой телефон: – Давай, солнце, я записал номер. И если будет рыпаться, пригрози пойти к его жене.