Зажимаю рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.

— Это просто… ужасно. Как вы это пережили?

— Никак, как видишь. Мама сходила с ума от чувства вины, а отец только подливал масла в огонь. Унижал, обвинял, упрекал её. Вот она и сломалась. Как результат, посттравматическое расстройство в запущенной стадии.

— А ты?

— А что я? — от меня стыдливо отворачиваются. — Я, как и подобает эгоистам, ушёл в запой, наплевав на всех. И проморгал вспышку. Хотя нужно было быть рядом. Не позволять ему унижать мать. Забрать её, в конце концов, и уехать куда-нибудь, но тогда я думал только о себе. Как, впрочем, и всегда…

Глеба не узнать. Готова поспорить, что вижу его покрасневшие глаза. Не представляю, какими словами тут можно утешить, поэтому молча обнимаю его. Крепко-крепко, как только могу. Пытаясь выразить этим всё, что не смогла бы сказать вслух.

Меня благодарно обнимают в ответ, утыкаясь прохладным носом в мою шею. Так по чистому, так по искреннему. И он сам такой… настоящий. Другой. Лучше, чем когда-либо. Знает ли его кто-нибудь ещё таким или эта честь выпала лишь мне?

Стоим так под зонтиком следующие несколько минут. Просто молчим и обнимаемся. Волшебный момент чего-то особенно личного. Его нисколько не портит ветер, заползающий за шиворот. И даже промокшие ноги.

Чуть отстраняюсь, чтобы иметь возможность снова посмотреть ему в глаза.

— Спасибо, — негромко, практически шёпотом, благодарю я. — За то, что рассказал.

Вместо ответа меня притягивают обратно. Так, что его губы теперь касаются моего виска. И снова обнимают. Веки опускаются и я проваливаюсь в нирвану, окутанная терпким мужским запахом, свежестью от влажной одежды и горячим дыханием, скользящим по коже.

— Твой отец… — тихо спрашиваю я, подобно котёнку трясь об его свитер. — Он действительно такой чёрствый?

— Хуже.

— И ты до сих пор с ним?

— Я говорил. У нас договорённость.

— Какая?

— Я играю послушного сына, он оплачивает её лечение здесь. Взбрыкну, и отправит её туда, где я уже не смогу её отыскать. Никто не сможет.

— Дикость. Это ведь его жена.

— Это его наказание и позор. Так он говорит. Настя была тем единственным, чем он когда-либо дорожил. Его принцессой, центром.

— Позор? — с негодованием пячусь назад. — Это случайность! Несчастный случай. Зачем вообще скрывать правду?

— Чтобы не испортить репутацию. Особенно накануне выборов. Он готовил эту кампанию почти два года, а тут… Трагедия в семье, сумасшедшая жена. Зачем людям депутат, который в собственном доме не способен решить проблем?

— Быть не может, что ему настолько всё равно. Уверена, он тоже сожалеет. Глубоко внутри.

— Вряд ли. Больше чем уверен, у него нет сердца. Больше нет. А если нет сердца, то и сожалеть нечем.

— Но ведь было когда-то.

— Когда-то было, — Глеб ласково касается моего лица тыльной стороной ладони. Ловлю вибрацию волнения в области живота. Там, где обитают пресловутые бабочки, таракашки, гусеницы, божьи коровки и прочие насекомые. В эту самую минуту окончательно и бесповоротно понимаю, что попала. Влипла дальше некуда. Приплыла… — Так что насчёт свидания?

Что??? Он прикалывается?

— Тебе реально до этого сейчас есть дело?

— Мне есть дело до тебя.

Боже, боже, боже-е-е…

— Надолго ли?

— Поживём-увидим, — какая честность. Впрочем, это лучше, чем разбазаривающиеся направо и налево пустые обещания. — Так что? Снова будешь искать отмазки и включать игнор?

Грустно вздыхаю. Считайте меня высокоморальной дурой, но…

— Нет, не буду. Прямо отвечу: Глеб, ну какое свидание? У тебя есть невеста.

— Фиктивная.

— Фиктивная или нет, она есть. И если ты меня уважаешь, не унижай такими просьбами. По-честному? Я хотела бы свидания. Но не такого. Не так.

— Я уже говорил. Я избавлюсь от неё.

Избавлюсь. Какое некрасивое слово. Прямо режет слух. Словно Дарина хомячок, на которого обнаружилась внезапная аллергия. О людях так не говорят, какими бы они не были. Сегодня он так от неё избавится, а завтра? От меня? Ну а что, вдруг тоже надоем. Попахивает передающимися генетически эгоцентричными замашками. Кто-то похож на собственного отца куда больше, чем того хотелось бы.

— Вот когда вы всё выясните между собой, тогда и поговорим, — выношу окончательный вердикт я. Так правильно.

Воронцов недовольно поджимает губы, с присвистом выдыхая через ноздри.

— Мальвина, это нечестно. Я не могу выбирать. Не сейчас.

Чего-чего??? Балбес, ты же меня вообще не так понял! Класс. Магия момента улетучилась, будто её и не бывало.

— Выбирать между кем? Матерью и мной? Ты идиот? — отвешиваю ему сердитый щелбан, отступая на пару шагов. — Я никогда бы о таком не попросила! Спасибо за мнение обо мне. Буду знать.

— Да я ведь… — начинаю оправдываться, но я уже не слушаю. Вместо этого достаю телефон и бросаю быстрый взгляд на электронные часы.

— Отвези меня на репетиции, если не сложно. На последнюю пару всё равно уже смысла нет идти.

— Значит, точно нет?

— Что нет?

— Нет свиданию.

— Я же уже сказала.

— А если дружескому?

— Дружеское — это как? Каждый сам за себя платит? Без намёков на секс? Без обжиманий и пошлых подтекстов?

— И без поцелуев?

— Конечно. Друзья не долбятся в дёсна.

Воронцов невесело прицыкивает.

— Да. Ты права. Дружеского не получится.

— Вот именно… — к сожалению. Я реально была бы рада любому, но стоит ли испытывать себя на прочность? А если… — Но массовая тусовка же ведь не считается за свидание, верно? А у нас как раз типа празднование. В кафешке на Вернандском. Ну та, которая под американскую закусочную косит.

— Что празднуете?

— Нам пришло приглашение.

— Вас взяли на соревнования? — активно киваю. На самом деле мне уже дня два как нетерпелось ему рассказать об этом, но так как мы не общались… — Поздравляю! Это реально круто.

— Ага. Вот мы и хотели отметить. Потанцевать, выпить. Если хочешь, присоединяйся.

Эй, чего это он так на меня смотрит подозрительно?

— Можно ли считать, что это ты пригласила меня на свидание? — довольный какой.

— Не-е-ет, — задумчиво тяну я. — Говорю же, это не свидание. Я просто зову тебя за компанию. Ты же нам помог. Без тебя не было бы того видео.

— Не было б этого, было б другое, но я, разумеется, иду. Когда?