От всего этого не то что веяло, а воняло огромными деньжищами. Я, может, повторюсь, но эта был роскошь по-восточному, она бросалась в глаза, она просто подавляла. Я| бывал в домах богатых людей, но после всего этого их дома и квартиры мне показались лачугами плебеев. Про свою квартиру мне не хотелось вспоминать вообще! Единственное, что портило все это великолепие, так это запах. Запах пота, немытых тел и ног смешивался с приторным запахом ароматизированных палочек. Их для благовония сжигают, терпеть не могу этот запах. Голову точно обручем стягивают. А здесь сочетание вони от человеческих тел и запаха этих благовоний вообще было чудовищным.

Мы топтались на месте, рассматривая холл, он занимал весь первый этаж. Углы его терялись в темноте. Чтобы отбить «аромат», я нюхал свои прокуренные пальцы, изображая, будто у меня чешется нос. Нас явно «мариновали», показывая, кто здесь хозяин положения. Сначала у ворот, а затем — здесь. Явно дальше холла нас не пустят, поэтому и держат тут.

На второй этаж вела лестница. Ступени были сделаны из отполированного дерева, почти полностью закрыты ковровой дорожкой, перила были тоже деревянные, украшенные затейливой резьбой. Не знаю, во сколько обошелся весь дом, но уже одни перила стоили огромных денег. На верхней площадке показался, наконец, хозяин.

Бородатый мужик лет пятидесяти. Рост около ста семидесяти сантиметров, широк в плечах. На голове — папаха, перехваченная поперек зеленой лентой. Значит, побывал в Мекке, совершил хадж. Ну, с его-то деньгами это не удивительно. Серый костюм из тонкой шерсти, шелковая рубашка со стоячим воротником. На ногах — кавказские сапоги из тонкой мягкой кожи, на тоненькой подошве. Штанины заправлены в сапоги. Экзотическое зрелище.

Он нарочито медленно спускался, преисполненый собственного достоинства и уважения к собственной персоне. На безымянном пальце сверкал золотой перстень, украшенный тремя большими камнями по углам, в середине из маленьких камушков выложен полумесяц. Не разбираюсь в камнях, но отчего-то был уверен, что это бриллианты.

И вот его сошествие по лестнице закончилось. Руки скрестил на своем большом животе, смотрел на нас как на вещь в магазине, оценивал товар. Можно ли нас и захватить и продать. Все это ясно читалось на его лице. Одна мысль сменяла другую, мимика менялась.

9.

Вот он прикидывает в уме, за сколько нас можно продать. Глаза пошли вверх, потом снова на нас и снова в потолок. Губы шевелятся. Затем взгляд его скользит по нашим фигурам, точно так же смотришь на лошадь и прикидываешь, сильна ли она, вынослива ли, какой приплод может принести. Взгляд наталкивается на наши журналистские удостоверения, он, медленно бормоча, читает их. Затем сокрушенно качает головой. Не стоит связываться с этими заложниками. Хлопотно будет. А жаль! Все это было написано на лице этого субъекта.

Верный нукер стоял рядом, ловя каждый вздох, взгляд хозяина, готовый сбить нас с ног и, связав, утащить в подвал. Что там имеются камеры для бедолаг, я не сомневался. Эх, тряхнуть бы эту хибарку, вывернуть ее наизнанку, зачистить! Много чего интересного бы здесь нашлось, не на один состав преступления хватило бы! Зато местные милиционеры и ФСБэшники благодушествуют, видимо команды не было. Кормит «дядя» кого надо, поэтому и не трогают его, оберегают. Дойная корова, однако.

— Вы хотели взять у меня интервью? — голос властный, с сильным акцентом.

— Да, если вы позволите, — начал Андрей. — Мы представляем либеральную газету, являемся рупором правозащитных организаций. Очень хотелось бы узнать любые факты и ваше, — Рабинович сделал ударение на слове «ваше», — мнении о времени оккупации федеральными войсками Чеченской республики, ну и вашей деревни.

— Да, было время оккупации, — мужик важно кивнул головой. — Хвала Аллаху — кончилась! — он воздел руки вверх, потом отер лицо, бороду. — Присаживайтесь, — он указал на один из диванчиков, сам уселся в кресло: — Чаю! — негромко приказал он охраннику.

— Итак, начнем! — Рабинович достал диктофон. — Как правильно вас звать?

— Это статья выйдет в России или за границей? — хозяин дома занервничал и заерзал в кресле.

Боишься, гад! Так тебе и надо!

— За границей, в зарубежной прессе, — успокоил его Коэн.

— Это хорошо! — важно кивнул головой и заметно успокоился интервьюируемый.

— Так как вас зовут? — Коэн настаивал.

— Асламбек Исмаилов! — представился дух, при этом распрямился в кресле, подобрал живот, развернул грудь.

— Будьте любезны, расскажите, как вы страдали под оккупацией федеральных войск.

И тут Асламбек поведал нам удивительную историю. Когда русские проходили через его село, то они украли у него две коровы, пятнадцать баранов, двух дочерей и сына. При этом детей он назвал в последнюю очередь. Чтобы вызволить из плена домашний скот и детей, Исмаилов отправился вслед за русскими на чеченскую территорию. И потом пошел откровенный бред, который часто печатают в бульварной прессе толка. О том, как он, толстозадый толстопуз, пробирался по буеракам вслед наступающей колонне, потом ночью зарезал десять солдат, угнал грузовик КАМАЗ, туда погрузил свой скот, детей и ночью приехал в свою деревню. Грузовик оформил на свое имя и перевозил различные грузы. Так и зарабатывал себе на хлеб, так и построил этот дом. Асламбек обвел все вокруг руками.

Я с трудом сдерживал смех, делал серьезное лицо и, приседая вокруг этого враля и Рабиновича-Коэна, сделал несколько снимков.

Андрей с умным видом что-то помечал в блокноте. Принесли чай, халву, печенье, яблоки.

— А можно спросить у ваших детей, что они чувствовали, как это все было? — невинно поинтересовался я, отхлебывая чай из пиалы.

— Нет! — Исмаилов был непреклонен.

— А почему?

— Э-э-э-э-! — пауза. — Их нет дома, они к родственникам в город уехали. А вы что, мне не верите? — подозрительный взгляд исподлобья в нашу сторону.

— Что вы, верим, верим! Читателям было бы интересно увидеть фотографии бедняжек и прочитать их воспоминания, может, это способствовало бы увеличению гуманитарной помощи в Чечню, и, естественно, в вашу деревню.

— Вах! — он сокрушенно покачал головой. — Нет детей, уехали.

— Ну да ладно, спасибо за правдивую и страшную историю. Мы вам должны за интервью, скажите сколько. Правда, у нас газета не поддерживается государством, но мы готовы заплатить разумные деньги, — я начал прощаться с Исмаиловым.

— Что вы, что вы, какие деньги. Главное, чтобы правда дошла до читателей. Вы сможете прислать экземпляр газеты?

— Конечно. Мы сейчас обойдем еще несколько человек, в гостинице посоветовали заглянуть именно к ним, — я протянул листок с адресами. — Полагаю, что целый номер посвятим вашей деревне, с фотографиями, комментариями.

— Это хорошие люди, сходите к ним. А я позвоню им, скажу, чтобы говорили все как есть. И денег мне не надо! — он был торжественен. — Если статья будет хорошая, то я сам, клянусь, вышлю деньги на поддержку вашей хорошей газеты. Проводи гостей! Всегда буду рад вас видеть, заходите!