— Кое-что. Понял лишь одно, что все в Европе как в старой поговорке: «Пипл это любит, пипл это хавает!»

— Точно, не в бровь, а в глаз! Ладно, Леха, заканчиваем обжираловку, автобус скоро тронется.

Мы собрали остатки курицы с собой. Помыли жирные руки водой из бутылки. Сели в автобус. Нервы успокоились лишь мозг работал четко и точно. Трое вышло, больше никто не подсел. Ехать еще около трех часов.

— Слушай, Леха, это вы так им дороги разбили? — Андрей кивнул на то, что осталось от дорожного плотна.

Действительно, асфальтовое покрытие было лишь кусками. Все остальное — разбито. И дорога была уже давно не дорогой в полном понятии, а направлением движения. И поэтому наш старенький автобус скорее не ехал, а пробирался между ям и рытвин, тяжело переваливаясь с боку на бок.

— Рабинович — вы шовинист, — яростно зашипел я ему в ухо. — Считаете, что если у местных аборигенов нет хорошей дороги, то во всем виноваты военные, а не местные власти? Да. Не исключаю такой возможности, что начало этому положили мы два года назад, но за это время могли бы отремонтировать. Выставили бы счет министерству обороны и отремонтировали бы. С таким же успехом я могу сказать, что это сделали евреи!

— Это еще почему? — Андрей опешил.

— А в России всегда во всем виноваты жиды. Воду в кране выпил кто?

— А-а, — протянул Андрей, — ты в этом смысле. Тогда понятно.

Остаток дороги мы сонно кивали головами в такт движения автобуса. Сытная еда, нервное напряжение последних дней, мерное укачивание транспорта сделали свое дело.

Ну, вот и доехали. Автобус остановился. Водитель громко и четко на русском и ингушском языках потребовал, чтобы все покинули автобус.

Вышли. На улице уже вечерело.

— Куда тронемся? — спросил Андрей.

— Будем надеяться, что в это дыре есть что-то похожее на гостиницу. Все-таки приграничное село. Должны же где-то приезжие отдыхать. Тем, кто продает заложников, надо кому-то их продавать. Такое нейтральное местечко. Там же должен быть маленький ресторанчик и шлюхи.

— Ты проезжал через эту деревню?

— Ну, проезжал, но я был на БМПэхе, а не на «Мерседесе».

— Вам что, не выдавали «Мерседесы»? — у Рабиновича было игривое настроение.

— Если у вас в Моссаде будут выдавать — поделись.

— Обязательно — вышлю посылкой, — кивнул головой Андрей, прикуривая сигарету.

— Ну что, тронулись?

— Пошли.

По пути у прохожего мы узнали, что в деревне действительно есть гостиница, и он указал нам направление. Так же нас поразило, что деревня была утыкана новостройками. Дома строились основательно, богато, с размахом.

Если в Грузии было принято строить дома, надстраивая этажи над уже имеющимися. Так встречались четырехэтажные дома, у которых первых этаж был сложен из дикого камня, второй этаж — из обработанного камня, потом из красного кирпича, а последний — из белого. Начинал строить прадед, потом дед надстраивал, потом следующие поколения как могли возводили дом.

Здесь же все начиналось с нулевого цикла. Огромные котлованы, некоторые даже забивали сваи в основание дома. Деньги были вложены громадные. Андрей заметил, что такой дом в Израиле обойдется не меньше, чем в двести тысяч долларов. На наши российские рубли эта цифра не переводилась, настолько громадной она мне показалась.

Обменявшись мнениями, мы пришли к выводу, что на сельском хозяйстве такие деньжища не заработаешь. Сказывалась приграничная зона с «Территорией Зла». Взаимный поток денег, заложников, оружия, нефти и ее продуктов, наркотиков омывал эту деревеньку. От нее не то что пахло. От нее просто нестерпимо воняло деньгами. Огромными деньгами. Для кого война, для кого — мать родна.

Вот и гостиница. Мимо нее было сложно пройти. Мы остановились и я присвистнул от удивления.

Первое, что поразило — огромная неоновая вывеска, которая горела в сумерках, как пять прожекторов. На ней витиевато английскими буквами было написано «Hollywood».

— А ты предпочел бы, чтобы она называлась «Привал боевиков» или у «Джохара»? — Андрей затянулся сигаретой, рассматривая вывеску.

— Тогда уж лучше «Перевалочная база заложников». Интересно, а у них есть обменный пункт заложников на деньги и наоборот?

— Тут есть все, — я зашвырнул окурок своей сигареты в урну. Расстояние было метра три, но мне удалось попасть. Хороший знак.

Перед входом была большая автостоянка. Она была забита дорогущими иномарками. Все были внедорожниками. Стояли последние модели «Тойоты Ленд Крузера», «Рэндж Ровер», «Гранд Чероки», квадратный «Мерседес», «Ниссан Сафари» и многие такие, которые я не видел раньше

Рядом стояли водители, они курили, переговаривались, откровенно рассматривали нас. Одеты они были по последней местной моде — в камуфляжную форму, сверху — короткие кожаные куртки. То, что они были вооружены, почему-то не вызывало у нас никаких сомнений.

Само здание было четырехэтажным, построено из красного кирпича в обычном для местной архитектуры стиле. По фасаду кирпичом были выложены узоры в виде арок, виднелись и орнаменты.

На первом этаже располагался ресторан, из окон которого неслась местная музыка.

Я не националист, но она стеганула по нервам. Эта мелодия у меня ассоциируется со смертью хорошего парня. Русского лейтенанта Сашки Калинина, по прозвищу «Калина». После выхода из Грозного он стал командиром блок-поста. Мне сообщили, что ночью, при попытке обойти пост, подорвался на мине какой-то дух. При нем была обнаружена записная книжка, где были записи с зарисовками месторасположения наших подразделений и батальонов соседней части.

Я приехал за этой книжкой, заодно рассмотреть труп, может, что еще обнаружу. Осмотр места происшествия. Вышел покурить. Тут идет подросток лет пятнадцати. На плече магнитофон, который орет именно ту песенку, что играли в местном кабаке. Идет пацан, улыбается. Пританцовывает. Хорошо, солнышко светит, не холодно, не жарко. Весна душу греет. Калина притоптывает в такт музыке, пацану машет. Мол, иди сюда. Тот головой кивает, идет. Радостный такой. Будто нет войны. И вот когда осталось уже метров десять до лейтенанта Калинина вижу — отлетает от магнитофона блестящая штука, а потом негромкий хлопок. Граната!

— Калина, беги за стенку! — ору я ему.

Сдергиваю автомат с плеча и вскидываю, сам продолжаю орать. Саня как завороженный смотрит на пацана и притопывает в такт этой гребанной музыке! Пацан кидает магнитофон в Саньку. А сам деру. Я стреляю в гада. Пуля попала в голову.

Магнитофон оказался начинен взрывчаткой, а граната была лишь запалом. От Сани «Калины» осталась лишь верхняя половина тела…

Мгновенно я вспомнил то, что было. Как будто это было секунду назад. Ногти впились в ладони, на лбу испарина, между лопаток пот бежит противной холодной лентой, словно змея, до пояса брюк и ниже.