— База Южная.

— Есть. Время?

— Через три часа.

— Есть.

— И вот еще что, Ричард…

— Да?

— Если мы не сумеем остановить эту «сладкую парочку» за сутки…

— О последствиях лучше не думать. Я вас правильно понял, Глостер?

— Вполне. Кажется, кто-то из великих сказал: «Мы проиграли битву, но не войну». Так вот… — Глостер выдержал паузу, закончил:

— Нет у нас выбора, Ричард. Я вас не пугаю, просто информирую. Мы — и вы и я — оружие. А неисправное оружие никому не нужно. Ни-ко-му. Надеюсь, вы это понимаете. Если мы за сутки не покончим с Маэстро, то проиграем и войну, и жизнь.

Маэстро свернул прямо в степь. Она неслась под колеса бесконечной выжженной явью, пока не показались первые виноградники поселка, большой, когда-то колхозный сад, наезженные дороги. Маэстро сориентировался, крутнул руль, обогнул виноградники по целине, и автомобиль снова помчался по сухой полыни бездорожья неведомо куда.

В салоне повисло молчание. Аля безучастно смотрела на дорогу. Ей было безразлично, куда они несутся, откуда, зачем. Прошлая жизнь показалась ей призрачной, не существовавшей никогда, а теперешняя… Да и можно ли считать жизнью бесконечную гонку со смертью? Или это как раз и есть жизнь, просто разные люди бегут от беззубой с разной скоростью? Вернее, с разным успехом? Да какое там: считать успехом случай пережить сверстника на десять лет нищеты и пятеро суток агонии? Нет, в этой игре победителей не бывает, все приходят к печальному финишу… Или — не все? И пыльное земное бдение — только предтеча настоящей жизни?..

— Маэстро, — разлепила Аля спекшиеся губы. — По-моему, я схожу с ума.

Мужчина быстро глянул на девушку и снова сосредоточил взгляд на дороге.

— Нет. Это мир сумасшедший. А ты нормальная.

— Разве можно выжить в сумасшедшем мире?

— Даже нужно. Куда хуже — подчиниться ему.

— Влад… А ты? Ты подчинился?

Некоторое время Маэстро молчал, потом произнес тихо и внятно:

— Не знаю.

— Жаль.

— Мне тоже.

— Влад, а куда мы едем, ты хоть знаешь?

— Смутно, — улыбнулся Маэстро.

— Ты хочешь нагнать тех, на «девятке»?

— Тех или других… Не так уж важно. — Он помолчал, жестко свел губы, произнес зло:

— Плохо.

— Что — плохо?

— Мы с тобой изначально не выбирали территорию войны. А теперь у нас не осталось и времени. Это плохо. Похоже на бой с тенью. Вернее, с несколькими тенями в ограниченном пространстве. Или в окружении. Придется успевать поворачиваться, чтобы срезать очередного нападающего. — Горькая усмешка пробежала по губам. — По сравнению с оборонительным боем засада — просто песня!

Вот только засаду теперь выставят нам.

— И ты сейчас…

— Лучшее, что я сейчас могу сделать, это постараться не выскочить на нее в лоб. Выйти на охотничков за черепами вскользь, там, где они если и ждут, то не очень. Тогда у нас будет шанс.

— А сейчас?

— Сейчас? «Призрачно все в этом мире бушующем…»

— Влад, все действительно настолько плохо?

— Разве я сказал «плохо»?

— Да.

— Выпутаемся. Ты еще не разучилась стрелять?

— Я… Влад… Я больше не хочу стрелять. Маэстро замолчал, лицо его словно окаменело. Але показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он произнес:

— Наверное, ты права. Права. Только…

— Только — что?

— Войну против нас уже начали. А на войне как на войне. Победитель всегда прав, побежденный всегда мертв. Третьего не дано.

Маэстро замолчал. Але тоже не хотелось ни говорить, ни думать. Жара стала непереносимой. Воздух, что врывался в окна автомобиля, стал раскаленным настолько, что мешал дышать. Вдали, под выгоревшим добела небом, привольно дремало море. Отсюда, с высоты, оно казалось ультрамариновым и прозрачным.

Девушке почудилось, что можно взлететь над ним и рассмотреть до самого донышка…

Рокот сначала был слышен едва-едва и походил скорее на заунывный, повисший на одной ноте вой водного мотоцикла: там, далеко внизу, синюю могучую гладь рассекал одинокий мотоциклист, оставляя за собой узенькую белую полоску.

Вертолет показался позже. Заслуженный «Ми-8» неспешно прошел вдоль берега, развернулся, переваливаясь, словно тяжелый жук, демонстрируя на желтом брюхе блакитную надпись советских еще времен: «ГАИ».

— Над седой равниной моря гордо реет глупый пингвин. Он и сам уже не помнит, как сумел с земли подняться… — раздумчиво произнес Маэстро.

Вертолет снизился, порыскал над шоссе; пилот начал утюжить площадь «по квадратам», вдумчиво и неспешно.

— …Он парит вторые сутки над равниной океана, потому что он не знает, как сажать себя на плоскость!

Маэстро выпрыгнул из автомобиля и стал внимательно наблюдать за вертолетом.

— В чем дело, Влад? — встрепенулась Аля.

— Песню помнишь, девочка? «Здравствуйте, дачники, здравствуйте, дачницы, летние маневры у нас да начались…»

— У тебя игривое настроение? Мужчина кивнул:

— «Ой ты песнь моя, любимая, цок-цок-цок — по улице идет драгунский полк…»

— Он за нами? — произнесла Аля разом севшим голосом, проследив за взглядом Маэстро и в небольшой уже точке опознав вертолет. До этого, погруженная в собственные переживания, она не замечала ничего вокруг, кроме запахов моря и полыни. Девушке показалось, будто душа ее затрепетала мягко, тревожно… Испуг еще не успел родиться, но страшные воспоминания о загонной охоте на них мигом поднялись из стылого омута подсознания и наполнили сердце страхом, холодом, жутью.

— «Сапоги фасонные, звездочки погонные, по три звезды — как на лучшем коньяке!»

— Влад! Прекрати!

— Не бойся, девочка. Этот недоношенный птеродактиль нам не опасен. Сейчас он уйдет на юг, ему удобнее с юга квадраты чесать.

— Какие квадраты? Почему — чесать?

— Пилот работает по квадратам. Ищет.

— Нас?

— Скорее всего. Больше некого. Удобнее всего ему с юга на север по прямой, возврат — полусферами, так большая площадь проверяется и не один раз… Да и с юга, от солнца, он невидимкой заходит: мало ли что… А то — ракета встречная в пасть влетит.

— Какая ракета на мирной дороге?