Разлепил спекшиеся губы, произнес нараспев:

— «Уберите трупы. Средь поля битвы мыслимы они, а здесь не к месту, как следы резни…»

— Влад, тебе плохо?

— Уже нет. — Он поднял левую руку с зажатым в ней пистолетом, выстрелил дважды по «лендроверу», пробив бензобак. Бензин тонкой ниткой заструился в иссохшую землю. Маэстро прикурил, бросил еще горящую спичку в желтую солому выжженной травы. Огонек, погоняемый даже не ветром, томным шевелением зноя, медленно и осторожно, перебираясь с травинки на травинку и грозя ежесекундно угаснуть, пошел к ширящейся бензиновой лужице.

— В машину, — скомандовал Маэстро Але. Девушка запрыгнула на сиденье, джип рыкнул стартером и сорвался с места.

— Влад… А все же… нам теперь придется убивать снова и снова?

— На войне как на войне.

— Влад, но послушай… Если…

— Нет, девочка. Никаких «если». Мир играет с нами по своим правилам, он стоит на них, как на Геркулесовых столбах. И даже если они тебе не нравятся, выполнять их необходимо. Иначе мир раздавит тебя. И не оставит тебе будущего.

Ледяная волна который раз изморозью прошла по спине девушки, она глянула на Маэстро: глаза мужчины словно заволокла туманная дымка, они сделались такими же блеклыми и пустыми, как выцветшее от зноя в этот час небо… Марево вокруг было колеблющимся и жарким, и Аля в который уже раз подумала, что все, случившееся с ними, все в этой странной жизни вообще — всего лишь мираж, нелепое колыхание зноя… И — косые закатные лучи лягут на выжженную солнцем желтую равнину, где не будет ни людей, ни машин, ни городов… Так, словно приснилось что-то зряшное, именовавшее себя лукаво и пышно — цивилизация; приснилось и пропало, оставив зарастающие ползучим плющом холмы, бывшие некогда домами, перегнивающие, покрытые оранжево-желтой окалиной остовы кранов и механизмов, рассыпающиеся от прикосновения могучих лап грифа-стервятника… И еще — сами грифы, мерно и голодно парящие в высоте этого блеклого, выцветшего от зноя неба.

Взрыв на мгновение упруго сжал воздух, окрасив все ярко-желтым, и снова жухлое марево повисло над миром, искажая и перспективу, и сущее, и люди мчались сквозь него, как сквозь мутное вязкое стекло, уже не помня прошлого и не представляя будущее.

Зуммер сотового телефона пиликал раздражающе долго, пока Глостер не подключил фильтр и не поднес аппарат к уху.

— Ричард вызывает Глостера, прием, — услышал он, — Глостер слушает Ричарда.

— Они объявились.

— Кто — они?

— Маэстро и девчонка.

— Кукла?

— Да, Кукла.

— Это факт?

— Это предположение, но мотивированное.

— Да? И когда же ваше предположение сделается фактом?

— Как только поступят дополнительные данные.

— Скажем, в течение часа? Получаса? Полутора? — В голосе Глостера слышалось явное раздражение.

— Раньше.

— Раньше чем что?

— Минут через десять мы будем знать точно.

— Так. Ричард, вы на вашем курорте научились расслабляться, а?

— Наверное. Работа обязывает.

— Ну а теперь будьте любезны собраться и отвечать на вопросы коротко, быстро и точно. Вы поняли меня?

— Да.

— Ричард?

— Виноват. Так точно. Я вас понял, Глостер.

— Ну и чудесно. Итак, Маэстро и Кукла. Они вместе?

— Кажется, да.

— Оч-ч-чень любопытно. Ричард, так «кажется» или «да»?

— Информация проверяется.

— Подробности, — произнес, стараясь быть спокойным, Глостер, но его раздражение прорывалось характерной хрипотцой и к благодушию собеседника не располагало.

— Люди Батенкова, — начал докладывать Ричард, — случаем, по наводке, разыскали один из его джипов. У боевиков была ориентировка и на девчонку…

— Откуда? Было бы логичнее, если бы такая ориентировка была у людей Ландерса.

— Земля слухами полнится, да и успела эта субтильная барышня уже и в наших палестинах малость накуролесить.

— А именно?

— Разоружила одного московского авторитета, так сказать, «среднего звена».

Правда, человечек этот в расслабухе припухал, на отдыхе как-никак, но все равно девчонка его лихо поставила на арапа, да еще вместе с охраной! Такое не забывают.

— Одна?

— Что?

— Она была одна во время этого «построения»?

— По слухам — так.

— Точны ли слухи?

— А то… У нас слухами земля завсегда полнится, особой брехни покамест не было, да и земля невелика, все друг дружку задницами толкаем, так что…

— Не отвлекайтесь, Ричард.

— Виноват. Ну вот: проехал джип, одному из «бычьих пастухов» настучали, как водится, сигнал, значит, поступил; он отреагировал, как положено, крутость свою решил показать, тем более, раз девчонка москалей тех разула и на дороге без колес оставила пыль глотать, вожденок этот местный мог собственный авторитет подтянуть среди братвы, да не только здешней, кабы девчонку ту повязал.

— Но не повязал?

— Нет. Нагнали, попытались задержать. В автомобиле оказались двое: молодая девушка и мужчина средних лет. Произошел кратковременный огневой контакт…

— Подробно! Они что, на джип с кастетами и цепями полезли?

— Нет, конечно, к чему такие анахронизмы?

— Ричард, прекратите ерничать и докладывайте по существу!

— Есть. Люди Батенкова были не новички, но и не профессионалы. Блокировали автомобиль по обычной схеме жесткого наезда; водитель джипа сориентировался исключительно быстро и открыл огонь на уничтожение.

— Успешно?

— Сверх всякой меры. Он вел огонь из крупнокалиберных пистолетов с обеих рук, навскидку. С убойным результатом: восемь трупов, два уничтоженных автомобиля. Сам Череп…

— Череп?

— Ну да, авторитет этот местный. Погоняло у него такое. Прозвище. На самом деле — Черепицын Григорий Яковлевич, тысяча девятьсот семьдесят первого года…

— Это мне не нужно. Дальше, по существу.

— Череп едва ушел, из всей группы в живых остались кроме него только двое: один из боевиков, что был в его «девятке», и водитель. Оба — раненые. И еще — два трупа на заднем сиденье.

— Они были вооружены, ваши налетчики?

— Выше крыши! Кроме пистолетов — три ствола «Калашниковых». Только для таких и крутой ствол, как для гориллы рапира: понту много, хабара — ноль.