был сражен пулей затаившегося перевозчика. Не увенчались успехом и другие попытки перебраться через реку. Тем временем перевозчик послал в село гонца — доложить о появлении красногвардейцев офицеру Малкину, который с неделю назад прибыл сюда для организации еще одной засады на Катуни. Белые внезапно напали на измученных красногвардейцев и всех их перебили на месте ночлега.

IV

…Ефим Мамонтов долго жалел, что, чувствуя себя еще слабым после болезни, не решился уйти с отрядом Петра Сухова, как ушли с ним четверо односельчан. И уж совсем не мог простить себе того, что опростоволосился и не разжился в отряде оружием для всех друзей. (Самому-то, спасибо, подсунули!) И вот ведь что чудно — не собирался же он в будущем сидеть сложа руки! Не собирался покоряться ненавистной белогвардейской власти! Не той он был породы!

Всегда, с самых юных дней, Ефим слыл в селе человеком прежде всего горячего дела, человеком живого, веселого и задорного нрава. В армии (служил в ней с 1910 года) он даже в условиях строжайшей дисциплины показал себя отчаянной головой. Мамонтов не состоял в большевистской партии, но всегда высказывал мысли, глубоко волновавшие однополчан. Это нравилось солдатам, и они избрали его в полковой комитет, а потом послали даже на Первый Всероссийский съезд Советов, состоявшийся в июне 1917 года. Там Мамонтов дважды слушал выступления Владимира Ильича Ленина. Призыв Ленина к решительным революционным действиям пришелся горячему солдату по душе. Позднее, стараясь передать смысл того памятного призыва так, как он его понял, Ефим Мамонтов любил повторять: «Меньше слов — больше дела, вот как говорил Ленин!» Возвратясь на провесне восемнадцатого года в Кабанье, он и здесь часто вспоминал ленинские речи. Встречаясь с друзьями — матросом с Балтики большевиком Анисимом Копанем, Никифором Прилепой, Яковом Брюханем, Иваном Малышенко, двоюродным братом Архипом Гребневым и другими, уже создавшими в родном селе Совет, он с привычным азартом взялся помогать им в работе. Необычно подвижный, деятельный, он не мог спокойно просидеть на одном месте и несколько минут. Трудно было поверить, что он восемь лет отслужил в армии телеграфистом. В нем всегда жила необычайная порывистость, нетерпение. Ему было всего-то тридцать лет — молодая, неукротимая сила в нем так и бурлила.

Слухи о гибели отряда Петра Сухова дошли до Кабаньего лишь в конце августа. Как раз в те дни проводилась мобилизация, объявленная Временным Сибирским правительством. Белым срочно требовались солдаты, много солдат — на Волге началось наступление молодой Красной Армии. Командующий Сибирской армией Гришин (Алмазов) отдал жесточайший приказ о расправе над теми, кто уклоняется от мобилизации.

Но сибирские крестьяне не хотели отдавать своих сыновей в белую армию. Повсюду зашумели сельские сходы. В селе Черный Дол, близ Славгорода, на сходке было твердо решено: не отправлять парней на призывной пункт. Более того, чернодольцы стали задерживать обозы с новобранцами, идущими в город из других сел и волостей. Из Славгорода немедленно прибыл отряд карателей капитана Кержаева. Но на чернодольцев не подействовали никакие угрозы. Застрелив одного крестьянина на глазах у всех односельчан, Кержаев со своей бандой скрылся из села. После этого чернодольцы в согласии с жителями соседних сел подняли восстание — первое на Алтае.

На рассвете 2 сентября тысячи повстанцев, вооруженных чем попало, ворвались в Славгород. Внутри города их своевременно поддержали рабочие. Белогвардейский гарнизон был истреблен почти поголовно. Над Славгородом вновь взвилось знамя Советской власти. В городе был создан Крестьянско-рабочий штаб. Во все стороны полетели гонцы. И огонь восстания заполыхал на огромных просторах Кулунды. Повсюду спешно создавались повстанческие отряды. В Славгород отправлялись делегаты на срочно созываемый уездный съезд Советов…

Красногвардейские семена дали первые всходы.

Гонец из Славгородского штаба прискакал тогда и в Кабанье. Здесь тоже, несмотря на страдную пору, быстро собрался шумный сход. В ушах здешних крестьян все еще звучали слова правды, слышанные немногим больше месяца назад от красногвардейцев, все они были опечалены слухами о гибели героев в горах и потому, долго не раздумывая, создали революционный военный штаб, который должен был возглавить сельское восстание. Начальником штаба единодушно избрали совсем одолевшего к тому времени свою болезнь Ефима Мамонтова — как ни коротка была, как ни нескладна, а все же помнилась его клятвенная речь у могилы. Военным комиссаром штаба был избран большевик Анисим Копань, а начальником создаваемого отряда — бывший прапорщик Воробьев.

Просматривая список отряда, Мамонтов подосадовал:

— Записаться-то записались, а где оружие?

Но когда собрался отряд, у многих, к его удивлению, оказались трехлинейные винтовки. Осматривая их, Мамонтов повеселел:

— Узнаю. Красногвардейские?

— Знамо, чьи же еще?

Ефим Мамонтов рвался в боевой поход. Но было поздно. Славгородское восстание полыхало всего неделю. Тучей налетел отряд атамана Анненкова, ворвался в Славгород, разгромил штаб восставших, дотла сжег Черный Дол и начал зверскую расправу над повстанцами по всей ближней округе. Именно тогда впервые и прогремела черная слава кровавого атамана.

Повсюду искореняя дух неповиновения, анненковцы направились и в Кабанье. Своевременно узнав об этом, Ефим Мамонтов не струсил, а решил схватиться с вооруженными до зубов карателями. Он послал в засаду часть отряда во главе с Воробьевым. Но бывший прапорщик предал: самовольно снял засаду и открыл путь карателям в Кабанье. Повстанцам ничего не оставалось, как скрыться из села. Ворвавшись в Кабанье, анненковцы убили здесь четырех крестьян и около полусотни испороли нагайками.

Первое время Ефим Мамонтов и его близкие друзья скрывались то в бору, то в степи поблизости от села, но с каждым дней опасность оказаться в лапах карателей все возрастала, и они под видом бродячей плотничьей артели ушли в предгорья. Там Малышенко и Прилепа промышляли с продольной пилой, Мамонтов столярничал, благо это мастерство перенял от отца еще в детстве, а Копань занимался разведкой и установлением связей.

Но жить бездействуя Мамонтов долго не мог: отовсюду шли вести о порках крестьян, о расстрелах, о грабежах. Руки сами хватались за оружие. Однако в незнакомой местности нельзя было рассчитывать на успех борьбы. И Мамонтов решил, несмотря ни на что, возвратиться в родные места.

Здесь ему очень скоро удалось сколотить небольшую боевую группу, которая со временем и стала ядром партизанского отряда. В феврале она уже приняла боевое крещение, совершив первый налет и расправясь с белогвардейским офицером и двумя колчаковскими агентами.

Обычно сам Мамонтов и его товарищи скрывались порознь, в разных местах, но вскоре, осмелев, решили собраться в Кабаньем, на Кукуе, и обсудить план дальнейших действий. Нетерпеливый, жаждущий борьбы Мамонтов настаивал продолжать налеты, но его товарищи решительно возражали. Надо обождать до весны, говорили они, собрать силы, раздобыть оружие. А поздней ночью