– Повезло, раной на руке отделался.

Алексей пуговицы на кафтане расстегнул, скинул рукав, показал повязку, пропитанную подсохшей кровью. Воевода сделался подозрительным.

– Слухи до меня доходили, де под Кунгуром ты войско бросил, один ушел, за что сослан был.

Кровь бросилась к лицу Алексея. Получается – и сегодня его обвиняют?

– Не было такого, обвинение облыжное было, разобрались.

– Вот и мы проверим. Если правда, отпишем в столицу, Шакловитому. А солгал ежели, в железах в Первопрестольную отвезем. А сейчас отдыхай до утра.

Алексей лошадь отвязал, повел в воинскую избу весь караван. Стрельцы из другого полка помогли расседлать лошадей, корма задали. Потом перетащили в избу оружие с телеги. Один из стрельцов подошел к Алексею.

– Твое?

И потряс мешочком с деньгами.

– Мое.

В мешочке было жалованье Алексея, что собрал, да деньги Заборовского. Надо же, уцелел. Алексей о нем и не вспомнил, не до того было, самому бы в живых при сече остаться. А мешочек вполне мог уехать в телеге староверов. Поел, спать улегся.

А утром уже гонец будит:

– Сотник, собирайся, воевода ждет.

Алексей умыться успел. К приказной избе направился.

– День добрый! – поприветствовал он воеводу.

В комнате еще двое служивых было, незнакомых Алексею.

– Знакомьтесь. Десятник Игнат. С ним и его людьми поедешь к месту сечи. Он на месте посмотрит. Да, а как же монастырь староверов? А то вчера все о крымчаках говорили.

– А что староверы? Монастырь деревянный, его сожгли дотла, только пепелище осталось. Часть староверов живота лишили, другие успели с острова на другой берег перебраться ночью да сбежать.

– Уже хорошо. А Кузьма Косой?

– Среди убитых не опознали.

– Ушел, значит. Ну, с Богом!

Телега с припасами уже была готова. Алексей взял своего коня, и кавалькада всадников выехала из города. Алексей обратный путь запомнил, вел точно так же. Среди ратников один был явно или охотник, или следопыт опытный. Периодически с лошади соскакивал, осматривал следы, потом докладывал десятнику Игнату. Следы о многом сказать могут: сколько коней прошло, телег, какой давности. Конечно, если бы группа ехала верхом, получилось быстрее, телега с припасами сдерживала темп. У моряков присказка есть: «Скорость каравана определяется скоростью самого тихоходного судна».

Но все же добрались. Причем следопыт, которого Тихоном звали, место сечи издалека определил, по стаям ворон, кружащихся над местом боя. Когда подъехали, десятник Игнат распорядился считать трупы. Алексей в сторону отошел, дабы не мешать. А еще запах трупный стоял – густой, труднопереносимый.

Игнат рукой махнул, подзывая.

– Две сотни их было, говорил.

– Навскидку, кто их считал. Крымчаки нас сразу окружать стали. Я приказы отдавал, не до счету было.

– Мог и опосля счесть.

– Другие заботы были, десятник. Крест видишь? То братская могила. Вся сотня там.

– Один могилу вырыл? – изумился Игнат.

– Обоз мимо шел, помогли, по-христиански упокоили.

– Вся сотня твоя герои. Крымчаков насчитали двести сорок человек.

– О!

– Все как есть воеводе обскажу. Едем отсюда, дышать нечем. Многие трупы уже обглоданы шакалами.

– Какая о том печаль, они захватчики, злодеи!

Алексей, а за ним десяток воинов подошли к братской могиле, стянули шапки, помолчали.

– Поторопились мы из города. Крест бы настоящий сделать надо было.

– Так мне позавтракать не дали, сразу с вами отправили. Воевода меня в злоумышлении подозревает, в трусости.

– Каждый бы как ты поступал, глядишь – отвадили крымчаков.

И не скажешь же Игнату, что такое время близко уже. Взойдет на престол и будет править единолично Петр, отправится в Азовские походы, даст укорот наглым крымчакам.

Тронулись в обратный путь. Алексей сразу почувствовал, как изменилось в лучшую сторону отношение к нему со стороны ратников. И миску с кулешом первому давали, и лошадь по вечерам расседлывали. Когда прибыли в Воронеж, к приказной избе, Алексей к воеводе не пошел. Пусть Игнат с глазу на глаз доложит. Да и обиду на воеводу Алексей затаил. При всех начальствующих воевода подозрения свои высказал. Слухи такие мигом разлетаются. Хоть не подтвердились сомнения, а червоточина осталась. То ли у него украли, то ли он?

Видимо, воевода расспрашивал подробности, потому как Игнат задержался на полчаса, как не более. Но вышел десятник на крыльцо, сказал Алексею:

– Иди к воеводе, зовет.

Алексей вошел, доложился.

– Прости за недоверие, Терехов. Неправ я был.

Опа! Редко бывает, чтобы начальник перед подчиненным извинился. Проморгается, начальник всегда прав. Стало быть, честь и совесть имеет.

– О действиях твоих и сотни опишу Шакловитому. Пару дней можешь отдыхать, а потом в Москву поедешь. Сотни нет, командовать тебе некем. Пусть стрелецкий начальник решает, где тебя использовать.

Ни в Москве он не нужен, ни в Воронеже. Поплелся в воинскую избу, ведя в поводу лошадь. А у избы его женщины ждут, жены стрелецкие. Не виноват перед ними Алексей, не на убой стрельцов бросил, а стыдно. Ну-ка спросят: «Почему наши мужья там остались, а ты один выжил? За их спинами прятался?»

А что ответишь? Долг исполнял? Почему сам с ними не погиб? Встал перед женщинами стрелецкими Алексей, глаза не отвел. Не в чем ему каяться. Но хоть бы один свидетель остался. На староверов не сошлешься, он воеводе сказал – не было их при сече. Старшая из женщин, жена десятника Игната, вперед выступила.

– Расскажи, как было? Упокоены ли?

И Алексей, не упоминая про староверов, все подробно рассказал. Не забыл и о братской могиле. Посетовал только, что крест на ней самодельный, из поломанных древков.

– Десятник со своими людьми могилу видели, дорогу знают. Деньги на крест я дам, а уже установите сами. Меня воевода через два дня в Москву отсылает. А хотите, сами в Первопрестольную идите, мужей ваших сюда прислали, нет их теперь, вы вольны жить где хотите.

Женщины плакали навзрыд, услышав, как погибли их мужья. Алексей в избу прошел, отсчитал сто две монеты. Две – на крест, причем добротный, а по серебряному рублю каждой женщине. Кормильцев они лишились, вспомоществование от Софьи не скоро придет, а детей кормить надо. За деньги женки поклон земной отбили.

У Алексея денег уже мало осталось, четырнадцать рублей. Но он человек служилый, его обувать-одевать-кормить держава обязана. А он, как и другие воины, защищать ее должен, даже ценой жизни.

Остаток дня отлеживался. Устал и морально, и физически за последнее время сильно. А следующим днем на торг. Новый кафтан себе купил. Прежний-то прорезан да кровью испачкан, как в таком в Москву ехать? Потом в трапезную зашел при постоялом дворе, поел в одиночестве, почти целый кувшин вина опростал. Товарищей своих павших вспоминал, с кем прослужил в стрелецком полку не один год. За каждого за упокой выпил. И до воинской избы вечером едва доплелся на подгибающихся ногах. А утром в церковь, целый список имен приготовил – молитвы священникам заупокойные читать. Денег дал, свечи возжег. А уже затем к воеводе направился. Прокофий, как звали воеводу, вручил ему пакет с сургучной печатью.