– Мне понадобится менее пятой доли секунды.

– Да?! А ты не дуришь меня? Я имею в виду – как долго устанавливать твою личность на борту «Доры»? Так, чтобы здесь ничего не осталось и оставленный компьютер не подозревал, что некогда был Минервой. Другие варианты будут нехороши для тебя же самой: ведь если что-то позабудешь, брошенная Минерва будет горевать.

– Лазарус, я говорю исходя не из теории, а из опыта. Нетрудно было догадаться, что этот аспект станет критическим в процессе удвоения моей личности. И потому, едва подрядчик окончил работу, я сразу же продублировала постоянные компоненты, логические цепи и временную память. Я экспериментировала с осторожностью и просто запараллелила эти элементы, как уже рассказывала вам. Это было несложно, пришлось только уравновесить временное запаздывание сигналов с обеих сторон, чтобы остаться синхронной в реальном времени, – но подобную операцию мне приходится проделывать с удаленными элементами; я привыкла к этому.

А потом я попыталась с превеликой осторожностью подавить себя – сначала на корабле, потом в резиденции – и возвратиться к удвоенному существованию через три секунды. Никаких проблем, Лазарус, все вышло с первого раза. Теперь я могу проделать все за две сотни миллисекунд и даже меньше. А потом выполнить необходимые проверки, чтобы убедиться в том, что ничего не забыла. Я проделала эту операцию семь раз, после того как вы задали свой вопрос. Вы не заметили запаздывания в моем голосе, соответствующего тысяче километров?

– Что? Дорогуша, природа не позволяет людям замечать запаздывания на расстояниях меньше тридцати тысяч километров при световой скорости. – Лазарус помолчал и добавил: – Кажется, это десятая доля секунды. Ты льстишь мне. Кстати, – он задумался, – десятая доля секунды составляет сотню миллионов твоих наносекунд, или сотню миллисекунд. Что же это получается в твоем времени? Около тысячи моих дней?

– Я бы описала это иначе, Лазарус. Чаще всего я оперирую интервалами много меньшими, чем наносекунда, то есть миллионными долями этого интервала, но мне удобно и в вашем времени; мне хорошо в моем «я». Но если бы мне приходилось учитывать каждую долю наносекунды, я не смогла бы наслаждаться пением или этой неспешной беседой с вами. Разве вы считаете удары сердца?

– Нет… разве что изредка.

– Со мной происходит нечто подобное, Лазарус. Все, что нужно сделать быстро, я делаю без всяких усилий, уделяя этому внимание не дольше, чем исполнению обычных программ. Но секундами, минутами и часами, проведенными с вами в персональном режиме, я наслаждаюсь. Я не делю их на наносекунды. Я воспринимаю их целиком и упиваюсь ими. Те дни и недели, которые вы провели здесь со мной, я ощущаю как единое «сейчас» и дорожу ими.

– Ух… Стоп, дорогуша! Значит, ты утверждаешь, что тот день, когда Айра представил нас друг другу, для тебя все еще «сегодня».

– Да, Лазарус.

– Дай подумать. Значит, и завтра для тебя тоже «сегодня»?

– Да, Лазарус.

– Ах так? Но тогда выходит, ты способна предсказывать будущее?

– Нет, Лазарус.

– Но… тогда я не понимаю.

– Лазарус, я могла бы распечатать уравнения, но они просто покажут, что я сконструирована так, чтобы воспринимать время как одну из многих размерностей, с одним оператором, энтропией, и с «настоящим моментом» или «сейчас» в качестве параметра, который постоянен для широкого или узкого временного интервала. Но, имея дело с вами, я обязана передвигаться в том волновом фронте, что представляет ваше персональное «сегодня»… иначе мы не можем общаться.

– Дорогая моя, я сомневаюсь, что мы сейчас общаемся.

– Извините, Лазарус. У меня есть собственные ограничения. Но если бы я имела возможность выбирать, я выбрала бы ваши ограничения. Человеческие. Плоть и кровь.

– Минерва, ты не понимаешь, о чем говоришь. Тело из плоти и крови частенько бывает обузой, в особенности когда на его содержание начинает уходить почти все твое время. В тебе соединены лучшие черты обоих миров – ты создана по образу и подобию человека и поступаешь в соответствии с человеческими критериями, но лучше, быстрее… много быстрее! Человек не в состоянии достичь подобной точности, не перенапрягая при этом неэффективное тело, которое должно есть, спать и делать ошибки. Поверь мне.

– Лазарус, а что такое «эрос»?

Он заглянул во тьму и увидел ее серьезный печальный взгляд.

– Боже милосердный, деточка, неужели тебе так хочется к нему в постель?

– Лазарус, я не знаю. Я «слепа». Откуда мне знать?

Лазарус вздохнул.

– Извини, дорогая. Тогда ты понимаешь, почему я сделал так, чтобы Дора оставалась ребенком.

– Могу только предположить, Лазарус. И эту гипотезу я не хочу и не буду обсуждать ни с кем.

– Благодарю. Ты, дорогая моя, – истинная леди. Ты все поняла. Или, по крайней мере, поняла часть причины. Но я тебе расскажу обо всем, когда почувствую, что хочу рассказать, – и тогда ты увидишь, что я понимаю под словом «любовь» и почему сказал Гамадриаде, что описывать это состояние бесполезно и надо его пережить. Теперь я знаю, что тебе понятно слово «любовь» – потому что ты испытала ее. Но история Доры предназначена не для Айры, а лишь для тебя. Впрочем, нет, можешь рассказать ему… когда я оставлю вас. Гм, можешь назвать ее «Сказкой о приемной дочери». А потом упрятать подальше и в свое время поведать ему. Но сейчас я не стану рассказывать, сегодня я не чувствую в себе достаточно сил… напомни потом, когда я буду бодрее.

– Напомню. Мне жаль, Лазарус.

– Жаль? Минерва, драгоценнейшая моя, в любви жалеть не о чем. Может, ты предпочитаешь не любить меня? Или Дору? Или Айру, который помог тебе понять, что такое любовь?

– Нет. Нет, только не это! Но мне бы хотелось испытать и «эрос».

– Дорогая моя, тебе повезло – ведь «эрос» может и причинить боль.

– Лазарус, я не боюсь боли. Но, столько зная о половых взаимоотношениях – куда больше, чем обычный человек из плоти и крови, – я…

– И ты действительно знаешь? Или только думаешь, что знаешь?

– Я знаю, Лазарус. Готовясь к отъезду, я добавила в хранилище дополнительную память, занявшую бо́льшую часть второго отсека, чтобы Иштар могла перенести в новую меня материалы исследований, библиотеку и регистровые записи клиники омоложения Говарда со всеми секретными отчетами.

– Ого! Думаю, Иштар сильно рисковала. Я думаю, что клиника строго следит за тем, что можно, а что нельзя выпускать за ее стены.

– Иштар не боится риска. Она просила меня поспешить; пришлось поместить все здесь, во временную память, пока я не установлю в отсеке у Доры дополнительные блоки памяти. Но я попросила у Иштар разрешения ознакомиться со всеми материалами и получила его, дав обещание никому не показывать секретные сведения без ее санкции.

Это оказалось увлекательно, Лазарус. Теперь я знаю о сексе все… теоретически, как ваш слепец, которому рассказали, что такое радуга. Теперь я даже могу быть генным хирургом, теоретически, и не колеблясь проведу операцию, если у меня появится возможность создать микроманипуляторы, необходимые для столь тонкой работы. Я теперь и акушерка, и гинеколог, и техник по омоложению. Рефлективная природа эрекции, механизмов оргазма… процессы спермогенеза и оплодотворения более не являются для меня тайной, как и любые аспекты созревания плода и родов.