– Цзю-цзю!

Мать цыкнула на него и с выражением мольбы на лице пыталась угадать реакцию Мицуру.

– Кто это? – спросил Мицуру, указывая пальцем на спящего мужчину.

Она схватила лист бумаги, лежавший у изголовья, и написала: «Мой младший брат». Младший брат Яньянь, значит, Сяоманю дядя – «Цзю-цзю».

Семья разрасталась.

В иллюминаторе загорелась заря. То и дело доносились шаги проходивших по коридору. Звук шагов обязательно сопровождался звяканьем металла и криками. Приближались к порту, и охота гвардейцев на заложников достигла апогея. Если легкомысленно выйти в коридор, устроят темную, накинут мешок, изобьют и, не исключено, швырнут в холодильное отделение. Но и в каюте нельзя чувствовать себя в полной безопасности. Опасаясь, как бы гвардейцы не ворвались в каюту, Мицуру заперся на ключ в туалете.

Когда судно подошло к берегу и двигатель заглох, в коридоре затихло. Освободить желудок не удалось, и Мицуру вышел из туалета, придерживая рукой отяжелевший, точно залитый цементом, живот.

Спавший мужчина проснулся. На смуглом лице пробивалась щетина, ворот рубахи лоснился от грязи. Этот бездомный и есть новый член семейства? – Мицуру отстраненно наблюдал за мужчиной. Тот постарался понравиться ему, поспешив продемонстрировать, что немного говорит по-японски.

– Меня зовут Го Шаолун. Прошу любить и жаловать. Я люблю Японию.

– Вот как? Будь мы в Японии, я, пожалуй, смог бы для вас что-нибудь сделать, – ответил Мицуру, решив, что и этот просит его стать своим поручителем.

– Сейчас в Китае жестокая конкуренция.

– Еще бы, при таком-то населении.

– В Китае главное иметь связи.

– Да, следует поддерживать семейные отношения.

– Я ненавижу Китай.

– Не стоит об этом говорить. Хотя бы потому, что Китай есть во всех уголках земного шара.

– Вы правы.

– Взять наше судно. Оно оккупировано китайцами.

– С судном все иначе.

– Что иначе?

– Это судно свободно. Здесь ни Китай, ни Япония.

– Вот и надзиратель в трюме то же говорил. Однако меня свободы лишили.

– Свобода – это хорошо.

– Я особенно остро чувствую это здесь и сейчас. А что вы делаете на корабле?

– Я беженец, я пытался переправиться по морю.

– А теперь живете здесь?

– Хочу жить на этом судне. Это судно большое. Точно город. Прежде чем попасть сюда, я плыл по морю на лодке. Я отдал все, что у меня было, чтобы уплыть на лодке из Фучжоу.

– Другими словами, до вчерашнего вечера вы были беженцем?

– Именно. Сестра с сыном, заплатив все деньги, оставшиеся после мужа, получили паспорта и сели на этот корабль в Шанхае. Им крупно повезло! Многие желающие остались на берегу. Только те, у кого есть связи, живут припеваючи. У сестры и ее сына связей нет. Но они смогли попасть на корабль, и все это благодаря господину Ли. Я решил, что если отплыть в море, есть большая вероятность, что подберет этот корабль, поэтому я сел в лодку. Как же все удачно сложилось! Прошлой ночью, когда меня подняли на борт и я вновь увидел сестру, я разрыдался.

Мицуру внимательно слушал исповедь Шаолуна, ему и в голову не приходило, что, пока он спал, произошла такая патетическая встреча брата и сестры. Одежда, как у бездомного бродяги, и стойкий соленый запах свидетельствовали, что еще вчера этого человека носили волны Восточно-Китайского моря.

– И куда же вы направляетесь?

– Не знаем. Беженцев много. В Китае нет ни свободы, ни будущего. Но и у беженцев нет свободы. А будущее темно. Плывя на этом судне, можно быть свободным. В море – свобода. Я хочу быть свободным. Я никуда не хочу. Хочу плыть на этом корабле.

Шаолун бормотал, точно распевал заклинания. Вскоре его бормотание перешло на китайский. Мицуру не понимал, на каком диалекте тот говорит. Яньянь произнесла что-то веселым голосом, чтобы приободрить сына. Сяомань зашептал, ластясь к ней. Шаолун, видимо придя в себя, сказал:

– Я голоден.

Мицуру достал из бумажника две купюры по тысяче иен и какую-то мелочь и вручил Сяоманю. Все трое, точно только этого и ждали, хором сказали:

– Се-се.

Яньянь и Сяомань принесли еды. В трех эмалированных мисках – вареный рис, суп и жареная курятина. Все четверо сели в кружок и принялись есть, разложив еду по чашкам. Мицуру смотрел, как на что-то ностальгически знакомое, как члены семьи кладут на рис мясо и, помешивая, поливают подливой.

– А вы почему не едите? – спросил Шаолун, но Яньянь тотчас что-то шепнула ему на ухо.

– Скрепило? – кивнул он понимающе. – Сестра вылечит. Пусть надавит на «точку», помогающую от запора.

Несмотря на то, что они еще не кончили есть, его тут же положили навзничь на кровать. Палец Яньянь впился сантиметров на десять правее пупка. Он сомневался, будет ли толк от этой «пальце-терапии», как вдруг ее палец устремился к его промежности, справа от заднего прохода. После инцидента в библиотеке он поначалу остерегался пальца Яньянь, но, увидев, что она озабочена исключительно тем, чтобы избавить его от запора, скоро проникся к ней доверием. Прошло полчаса, прежде чем эффект от ее манипуляций достиг желудка. Усевшись над унитазом, Мицуру напрягся, тужась выдавить спекшийся, как цемент, кал. Из-за двери доносился ободряющий голос Шаолуна:

– Не сдавайтесь!

Сяомань, повторяя только что заученную японскую фразу, радостно вопил:

– Не сдавайтесь!

Вскоре уже все трое принялись своими дружными криками помогать Мицуру испражниться. Мицуру, едва не падая в обморок, напрягся и смог выдавить несколько жалких бурых колбасок. На этом битва закончилась, и он вышел из туалета. Шаолун бросился пожимать ему руку. Мицуру поблагодарил Яньянь, погладил Сяоманя по головке и без сил опустился на кровать. Б заднем проходе жгло. Все тело ниже пояса сковала усталость, и это было счастье.

Освободившись от кары трехдневным запором, Мицуру положил в свою чашку то, что не доели его новые сожители, и им вослед стал отправлять палочками в рот рис и курятину.

Судя по всему, «Мироку-мару» по-прежнему бороздила Восточно-Китайское море. Об этом свидетельствовали запахи, наполнявшие воздух, и цвет воды. Когда судно движется, неодолимо хочется спать. Но это не значит, что удастся крепко уснуть. Мицуру видел прерывистые сны. Видеть сны было теперь единственным утешением. Даже кошмары, пока они не переступали границ сновидений, были предпочтительней действительности. Ему приснилось, будто он принимает ванну вместе с Яньянь. Она томно повернула в его сторону белую, гладкую спину. Приникнув ухом к ее спине, он слушает удары сердца. Ему кажется, что ее сердце передает какое-то важное сообщение. Вначале он различает ровный, плавный, убаюкивающий напев моряцкой песни. Но внезапно удары сердца учащаются, переходя в яростный, синкопический ритм. Похожую музыку он часто слышал в детстве. Ну конечно же, это увертюра к «Вильгельму Теллю»! Внезапно ритм сбивается. Яньянь тяжело дышит и дрожит. Ее сердце отчаянно колотится, торопится что-то передать ему, и он напрягает слух, пытаясь расшифровать его удары.