и на кружевную накидку налип репейник, но я не замечала ничего. Тело переполняла лёгкость, а сердце — восторг.

— Огниша! — яростно взревел за спиной Яромир. — А ну стой! Стой, и тебе ничего не будет!

Оборачиваться я не стала. Он был далеко, а Чернолес прямо передо мной. Вот наконец я укрылась за первыми деревьями.

— Огниша, прошу!

Полутьма и сырость окутали меня, приняли как родную. Можно было вздохнуть…

— Так, значит?!

Вдруг мимо просвистела стрела и вошла с треском в ствол дерева в каком-то шаге. Я сбилась, пошатнулась и едва не упала. Нырнула в сторону, но останавливаться не собиралась.

— Я не позволю нечисти забрать тебя! — выкрикнул Яр со злобой.

А в следующий миг дикая боль расползлась по телу. Я споткнулась и упала на колени. Стрела торчала из спины где-то между ребрами.

Страх и обида клокотали в душе, рвались наружу вместе с тяжёлыми хрипами.

Тело налилось тяжестью, но я все же смогла подняться, опершись о ствол ближайшего дерева. Кружилась голова. Ещё несколько нетвердых шагов, невероятно медленных. Ещё одна стрела. На этот раз устоять не получилось. Я свалилась на пружинистую лесную подстилку, холодную и сырую. Сгребла в кулаки прелые листья. Иголки впились в щеку и корни мешали устроиться удобно, но совсем скоро это перестало иметь значение.

Шум стоял в голове. Яр кричал что-то вдалеке, на краю леса, но я не слышала. Ни шелеста ветра, ни протяжных скрипов сосен. Только боль, раздирающая изнутри. Холод, который постепенно приходил на смену боли. Дышать удавалось с трудом и все реже.

Ужасно обидно заканчивать все так. Снова близко, но недостаточно.

Сквозь пелену, затягивающую глаза, я различила знакомый силуэт. Он склонился близко и тоже что-то говорил, и, кажется, держал меня за руку.

Я улыбнулась ему — мысленно, потому что не осталось сил. Но потом и он растаял во тьме.

А ведь матушка снова оказалась права.

Сегодня вороны пели. Пели для меня.

________________

1 — Накосник (косник) — плоское девичье украшение разнообразной формы, которое прикреплялось к кончику косы.

2 — Понёва — поясная одежда замужних женщин, внешне похожая на юбку.

Глава 23. Черная вода

Темно.

Темно — и больше ничего. Ни звуков, ни запахов. Ни ощущений.

Время тянулось бесконечно либо застыло совсем, и я не могла его понять. Не могла определить, сколько прошло: мгновения, дни, годы.

Но вот что-то изменилось. Сверху разлился одинаковый тусклый свет, похожий на туман. Вокруг сложились из тьмы, вытянулись гигантские одинаковые деревья, прямые и высокие. Их верхушки растворялись в тумане на неизвестной высоте. А может, они вообще не заканчивались.

Тишина стояла такая полная, оглушительная. Ни единого шороха. Сердце мое не стучало больше, грудная клетка не поднималась в ритме дыхания. На какой-то миг это вызвало замешательство, даже испуг, но потом в памяти медленно проступили последние мгновения жизни. Теперь всё стало понятно и правильно.

Значит, это и есть Навь?..

Я лежала и смотрела вверх, пока не почувствовала навязчивое желание подняться и идти. Нельзя слишком долго здесь оставаться, а иначе… Ответа не нашлось, была только уверенность.

Я встала и огляделась. Вокруг куда ни глянь простирался лес. Одинаковые гладкие деревья поднимались из темноты и терялись в сумраке. Под ногами пружинила голая черная земля.

Совсем рядом вдруг мрак сгустился, оформился в силуэт. Тени расползлись в стороны, спрятались за спину фигуре, открывая взору знакомые черты.

— Лихо, — прошептала я, и звуки тут же потонули, растаяли, словно сама Навь противилась их существованию. — Почему ты здесь?

— Ох, Огниша, — с сожалением произнес дух, — мне жаль. Мне так жаль. Сможешь ли ты простить меня?

— Все умирают рано или поздно, — безмятежно откликнулась я. — Конец одного — это всегда начало другого. Тебе не за что просить прощения. Мое время пришло, вот и все.

Лихо беззвучно шагнул ко мне. В жёлтом глазу отражалась печаль, но моего отражения в нем не было.

— Я умирать не привык, хоть и привык, что все вокруг умирают. Поэтому мне жаль, Огниша. Жаль, что у тебя было так мало времени.

— Да, мне тоже.

Я опустила голову. Взгляд скользнул по белой рубахе с кружевной накидкой, по расшитому цветами подолу. Вспомнилось, что души переходят в Навь в том, в чем их похоронили, но меня-то некому было хоронить. Из груди вырвался смешок.

— Посмотри, Лихо, — я улыбнулась ему и крутанулась вокруг себя, — у меня самый красивый погребальный наряд.

Он не улыбался. Он грустил, и пусть я отлично понимала, почему, но самой мне грустно не было. Может, совсем немного. Странно, что собственная смерть стала вдруг значить так мало.

Там, в Яви, истекая кровью посреди леса, мне отчаянно не хотелось умирать. Но теперь это стало неважным. Воспоминания и чувства будто притупились. Я знала, что нет смысла жалеть об ушедшей жизни, как нет смысла горевать о каждом прожитом дне. Может, это место так действовало на души? Успокаивало, чтобы те совершили положенный переход, а не остались бродить в поисках возможности вернуться обратно.

— Нужно идти, — сказала я Лихо и развернулась. Казалось, голос, который слышно только мне, направляет, зовёт меня.

Дух неслышно пошел рядом.

— Ты права. Долго оставаться на этой стороне не следует. Я провожу тебя. Хочу увериться, что перейдешь Калинов мост.

— Вряд ли предки на той стороне мне сильно обрадуются, — пошутила я. — Только бы отца увидеть и сестрицу Зоряну, а остальных я даже и не помню.

— Говорят, там гораздо лучше, чем в Яви. Вечное лето, диковинные сады и бесконечные пиры. Тебе не придется больше работать в поле.

Дух печально улыбнулся уголком рта. Я взглянула на него и вдруг поняла, что больше никогда его не увижу. Ни через десять лет, ни через сотню. Когда-нибудь увижу всех тех, кого знала при жизни: матушку, подруг и соседей. Но Лихо не умрет. Не перейдет по мосту на ту сторону.

Я взяла его за руку и остановилась напротив. Хотелось сказать ему, как много он для меня сделал. Сказать, что не жалею ни о чем. Сказать…

Но нужные слова никак не давались.

— Спасибо тебе, Лихо, — наконец вымолвила я. — За то, что был рядом.

Несколько мгновений он безмолвно глядел мне в глаза. Потом склонился и коснулся губами лба. Щемящая тоска растеклась внутри. Тоска холоднее остывшего сердца и темнее безлунной ночи.

Нужно было идти дальше. Что-то все настойчивее тянуло меня, звало. С сожалением пришлось отстраниться. Мы продолжили путь сквозь погруженный в полутьму тихий лес, одинаковый и бесконечный, куда ни глянь.

Но