Из киевского летописания происходит также описание борьбы за Киев, которая развернулась между Рюриком и Всеволодом Чермным. В продолжение 1206–1207 гг. Киев переходил поочередно в руки то одного, то другого князя. Симпатии летописца в этой борьбе на стороне Рюрика. Рассказав об изгнании Рюриком из Киева Всеволода Чермного, а из Переяславля его сына, летописец приводит евангельскую притчу, которая будто бы сбылась над Всеволодом. «И сбыся над ним притча еуангельская: „Яко всякъ взносяися смѣрится, а смѣряяся вознесется и пакы еюже мѣрою мѣрите, възмѣрится вам“».[434] Другими словами, Всеволод получил то, что перед этим сделал Рюрику, и летописец явно удовлетворен торжеством справедливости.

В ту же зиму Всеволод предпринял новую попытку изгнать Рюрика из Киева, но она ему не удалась. Простояв под городом три недели, черниговские князья и их традиционные союзники половцы вынуждены были снять осаду. Летописец не без удовлетворения записал: «Възвратишася вспять, не успѣвше ничтоже».[435]

Неудача не остудила Всеволода Чермного и в следующем году он вновь выступил на Киев. На этот раз поход был подготовлен более обстоятельно. Всеволоду удалось собрать для него весь многочисленный клан Ольговичей. Пришла подмога из Галича, где в это время княжил Владимир Игоревич, а также от половцев. Противостоять такой силе Рюрик не мог, а поэтому без боя оставил Киев и ушел в Овруч. Союзники овладели также Треполем, Белгородом и Торческом. Киевским князем вновь стал Всеволод Чермный.

Его победа расценена летописцем как большое зло для всей Русской земли. «Всеволод же Чермныи пришед сѣде в Кыевѣ, много зла створивъ землѣ Рустѣи». Особенно бесчинствовали союзные черниговскому князю половцы. «Они же много зла створиша по земьли плѣнующе, сѣкуще и села жгуще».[436] Вину за это летописец однозначно возлагает на Всеволода, который разрешил поганым воевать и грабить русские города и села. Конечно, так написать мог только киевлянин, которому не безразличной была судьба Киева и Русской земли.

Видимо, этому же летописцу принадлежат краткие записи об очередном возвращении Киева Рюриком Ростиславичем, а также об еще одном безуспешном походе Ольговичей на киевского князя. Особых идеологических предпочтений, которые бы указывали на киевское происхождение этих текстов, нет, но есть стилистические, буквально повторяющие предыдущие записи. «Рюрик же слышав се оже убьенъ бысть Романь» (1205 г.) и «то же слышавъ Рюрикъ оже Всеволодъ великыи князь стоит у Рязани» (1207 г.). Рассказы о двух неудачных для Ольговичей походах заканчиваются стереотипным выражением: «Не успѣвше ничтоже».

В статье 1210 г. Лаврентьевской летописи содержится хроникальное известие об обмене столами между Рюриком Ростиславичем и Всеволодом Чермным. Первый сел в Чернигове, а второй в Киеве. Отсутствие каких-либо подробностей необычного финала драматической борьбы князей за Киев не позволяет относить это известие текстуально к киевскому летописанию. Однако вряд ли приходится сомневаться в том, что суздальский летописец получил эти сведения от киевского информатора или воспользовался какой-то южнорусской записью.

Среди исследователей давно ведется спор о принадлежности повести о первом появлении у границ Руси монголо-татар и драматической битве с ними русских дружин на Калке в 1223 г. К. Н. Бестужев-Рюмин признавал ее автором очевидца из волынцев или галичан.[437] Согласно И. И. Срезневскому, в описании битвы, возможно, отразилось «сказание киевского летописца».[438] М. С. Грушевский видел в летописной статье влияние редактора, близкого Данилу Романовичу и его брату Васильку.[439] В советское время аналогичную мысль высказали Л. В. Черепнин и М. Н. Тихомиров. Главным аргументом в пользу такого вывода исследователи считали благосклонное отношение летописца к Данилу Галицкому.[440]

По мнению А. В. Эммаусского, в летописной статье 1224 г. Ипатьевской летописи отражен ряд источников. «Повесть написана участником похода и первоначально находилась в тексте Летописца Переяславля Русского, потом попала во владимирский свод Юрия II 1228 г.» и только затем оказалась в составе «общерусского летописного свода южной редакции конца XIII века». Вторым источником статьи А. В. Эммаусский считал «Повесть о Даниле Романовиче».[441] В. К. Романов, предприняв обстоятельный текстологический анализ статьи 1283 г., пришел к выводу, что в ее основу положены три источника: киевский и два галицких (сочувственных Мстиславу Мстиславичу и Данилу Романовичу).[442]

Видимо, со временем «Повесть о битве на Калке» действительно пополнилась текстами галицких летописцев, но в своей основе она имеет безусловно киевское происхождение. В пользу этого свидетельствует ярко выраженная прокиевская позиция автора повести. Перечисляя старших князей Русской земли, принявших решение о походе на монголо-татар, первым он называет Мстислава Киевского. Уважительно звучит и сообщение о гибели киевского князя: «Мьстиславъ старый добрый князь ту убьенъ бысть».[443] Черниговский князь, также погибший в этой кровавой битве, назван просто «другим Мстиславом». Особое внимание проявил летописец и к киевским потерям. «Глаголют бо тако яко Кыянъ одинѣх изгибло на полку том 10 тысяч и бысть плачь и туга в Руси и по всей земли».[444]

В Новгородской первой летописи «Повесть о битве на Калке» более пространная и, вероятно, более близкая к киевскому оригиналу, чем содержащаяся в Лаврентьевской. В ней также главным действующим лицом выступает киевский князь. Когда половецкие дружины не выдержали монголо-татарского натиска и в панике начали отступать, сминая позиции русских, только Мстислав Киевский продолжал твердо стоять со своим полком. «Князь же Мьстиславъ Кыевьский, видящи таковое зло, не поступи ни камо с мѣста того, нь сталъ бѣ на горѣ над рѣкою надѣ Калкомѣ».[445]