Благо искать ее пришлось недолго: три дня назад Дера Сивия присоединилась к бандитскому воинству. Сколько Лайарон ни гневался, сколько ни убеждал ее вернуться к детям, упрямица была непреклонна.

— Бор позаботится о ребятах, они направляются на север Стены, — произнесла она тогда.

Когда-то, подозревая, что жизнь в горах может преподнести сюрпризы, Леоний построил три убежища в разных местах, замаскировал их и разместил там запасы еды и воды.

— У них все будет нормально, — добавила Дера.

— Мне было бы спокойней, если бы ты вернулась к детям, — твердо повторил Лайарон.

— Я останусь с тобой, и точка, — не менее твердо ответила Сивия, и по ее глазам мужчина понял, что разговаривать дальше бесполезно.

Теперь же, когда бандитам предстояло не просто патрулировать скалистое побережье, а вступить в бой с целой армией, Леоний решил попробовать отговорить жену еще раз.

Он шел между палаток, разбросанных по скалам, и наблюдал за головорезами, слонявшимися вокруг. Бывший ученый никогда не видел настоящей армии, и все же у него складывалось устойчивое мнение, что вот это вокруг — не она. Многим из суровых бородачей, несомненно, приходилось убивать, некоторые, возможно, неплохие бойцы, но все вместе они — сброд. Леоний вообще удивлялся, как еще никто не решил прирезать его ночью и овладеть Дерой. Вот уж не завидовал бы он этому ублюдку — Сивия не из тех, кто сдастся без боя.

Красавица жена занималась уборкой в палатке. Создавать повсюду вокруг себя уют было ее потребностью, почти манией.

— Дера, нужно поговорить, — начал Леоний.

— Я слышала новость, любимый, и отвечаю тебе: нет.

— Пойми, я не могу потерять тебя. Мне будет очень сложно, зная, что ты подвергаешься опасности. Ради меня, Дера…

— Я — дочь бандитского вожака. Жизнь среди подобных типов для меня не в новинку, и я умею за себя постоять.

— Я понимаю, — кивнул Леоний, — но сейчас говорю о другом. Нам предстоит бой…

Дера прекратила складывать одежду и подняла большие печальные глаза на мужа:

— Милый, неужели ты действительно думаешь, что они будут воевать? Прости, но я знаю таких людей…

— Танос Грин обещал, что мы дадим сражение «третьим».

— Танос Грин — главарь, которого интересует только власть и безопасность денег в его карманах. Неизвестные вражеские шпионы, снующие по горам и угрожающие бандитским делишкам, Грина волновали, но огромная армия его уже не касается. Он знает, что теперь у «третьих» заботы будут поважнее, чем выкуривать из Стены бандитов. Он заберется в будку, словно пес, и станет огрызаться оттуда. Не больше. Прости, но это так.

Леоний молча опустил голову, затем резко поднялся и вышел из палатки.

Грин сидел на валуне, покуривал трубку и беседовал с хмурым велетрийцем с обезображенным лицом.

— Танос Грин, — уверенно произнес Леоний, приблизившись, — нужно поговорить.

Главарь выпустил дым, лениво взглянул на Лайарона:

— Пошел вон.

Такой ответ Леонию не понравился, но пришлось стерпеть.

— Если мы хотим хоть как-то повлиять на ситуацию, то должны атаковать «третьих» как можно скорее, — объявил он.

— Кто тебе сказал, что мы собираемся атаковать?

— Значит, все, что ты обещал, — брехня и вы просто снова расползетесь по своим тихим, уютным щелям?

Леоний ожидал, что суровый бандитский главарь рассвирепеет, но тот лишь с интересом глянул на бывшего ученого, словно увидел его впервые:

— Слушай, а зачем тебе это нужно? Отправляйся домой со своей красавицей женой и живи себе в удовольствие. Ты же не солдат, не воин и не лихой горец, на кой бес тебе все это?

Леоний решил говорить начистоту. С бандитами это частенько проходило.

— Если наша смешанная армия поможет армиям Велетрии и Хоты, то это заставит многое обдумать. Это может стать новым этапом в нашей истории. Мы объединимся и создадим единый народ без вражды.

Грин поднял бровь и в голос расхохотался:

— И ты думаешь, что я буду заниматься этим дерьмом? — Вдруг главарь мигом стал серьезным, и на его лице появилось одно из тех выражений, с каким обнаруживают червей в яблоке. — Да мне плевать на это. События развиваются не так, как предполагалось, так что я теперь и пальцем не шевельну. И уж тем более не собираюсь идти на поводу у таких, как ты. Я вас не перевариваю. Не люблю я таких, забивающих голову всем, до кого дотянутся. Один уже накликал на хотов достаточно беды, проповедуя, что мы чужаки на этой земле. Тоже был идейный и тоже приставал со своей «правдой». И во что это вылилось? Мою мать убили только за то, что она была хоткой. Убирайся, пока я не разделался с тобой!

Закончив тираду, Грин очень быстро успокоился, снова откинулся на камень и приложился к трубке.

Но Леоний просто так сдаваться не собирался. Внутри заклокотало возмущение, побеждающее здравый смысл. Ох, поплатится он когда-нибудь за свою безрассудность! Может быть, даже сегодня. Но не отступится.

Лайарон сделал шаг вперед и громко объявил:

— В таком случае я бросаю тебе вызов, Танос Грин!

Огромный хот подавился дымом:

— Что?

— Победитель станет главарем этой… армии.

Молчавший прежде велетриец хмыкнул.

— Ты не можешь бросать ему вызов. Ты не житель Скалиона, не искатель удачи, — заметил он спокойно.

— Я вот уже больше двадцати лет живу в Стене, — огрызнулся Лайарон. — А если для того, чтобы стать лихим горцем, я должен еще кого-то прикончить, то могу сейчас же пристрелить тебя.

Бандит улыбнулся:

— Забавный малый.

Грин почесал бороду.

— Я соглашусь, если ты при Зариене, — он кивнул на собеседника, — поклянешься, что если останешься жить, то вместе с тобой моей рабыней станет и твоя жена.

— Это решать только ей самой, — тут же ответил Леоний. — Она — дочь горца и знает обычаи. Ты не тронешь ее без разрешения.

Танос выпустил новое колечко дыма.

— Хрен с тобой, я прикончу тебя, если ты так хочешь, а уж потом разберусь, что делать с твоей красоткой. Слышишь, Зариен, я принимаю его вызов!

Тот ухмыльнулся и кивнул.

— Сегодня на закате, — буркнул Леоний.

— Идет.

* * *

Где-то далеко в предгорьях рвались бомбы. Эхо канонады блуждало по скалам, и порой казалось, что взрывы звучат повсюду.

Леоний стоя у скалы, осматривал револьвер. Крутанул барабан. Тот весело затрещал быстрыми, четкими, ровными щелчками. Лайарону нравился этот звук. Пальцы теребили тот единственный патрон, которому суждено будет решить исход схватки.