— Коньки, — выдавил Ганс, все еще ничего не понимая.

— Действительно, коньки! — Лейтенант дернул завязку и, как цирковой фокусник, вытащил из мешка коньки.

И тут Лемке с ужасом увидел, что лезвия коньков измазаны красным.

— Действительно, коньки! — повторил лейтенант, как будто сам был немного удивлен. — А на коньках — кровь, причем я не сомневаюсь, что она — той же группы, что у убитого Бориса Зайцева!

Он пристально, грозно взглянул на Ганса и прогремел:

— Как ты можешь это объяснить?

— Ни… никак… — Ганс чувствовал, что жизнь его окончена.

— А мне и не нужно, — насмешливо отозвался лейтенант. — Улики и без того неопровержимы! Овсиенко! — Он обернулся к милиционеру, стоящему возле дверей. — Арестовать его!

Когда его выводили, Ганс оглядел всех. Павел Шнитке — способный ученик, хороший спортсмен, надежный товарищ, Эльза — красивая, синие глаза блестят как никогда, светлые волосы вьются вокруг лица, Лиля Штейн — бледная, в глазах слезы, губа закушена, чтобы не проговориться, и где-то на задней парте спрятался Коля Данциг. В глазах Марата Сикорского Ганс увидел неприкрытую злобу — еще бы, люди всегда ненавидят тех, кому причинили зло.

Похититель замолчал, но эхо его голоса еще какое-то время отдавалось под сводами подвала. Он наконец перестал задирать голову и теперь утомленно крутил ею, чтобы снять напряжение.

Инга пошевелилась, чтобы разогнать кровь, и от этого снова стала раскачиваться.

— Для чего ты мне все это рассказывал? — проговорила Инга, когда поняла, что продолжение не последует, по крайней мере, не сразу.

— Для чего? — переспросил похититель, и в его глазах снова мелькнул тусклый огонь безумия. — Ты спрашивала, почему ты? Так вот, именно поэтому!

— Не понимаю, — Инга тянула время, пытаясь вызвать его на длинный разговор, потому что обостренным слухом уловила какие-то звуки за стеной. Или ей это только показалось?

— Все еще не понимаешь? Ганс Лемке был моим дедом. Его осудили за убийство, которого он не совершал, он был несовершеннолетним, поэтому отделался сравнительно легко — десять лет лагерей. Но потом, пока он отсиживал свой срок, ему еще надбавили пять лет — просто так, для порядка, как тогда говорили — в целях укрепления тыла. Он вышел на свободу только через пятнадцать лет, в пятьдесят четвертом году, совершенно больным, сломленным человеком. Он так и остался жить в Сибири, там и умер.

Похититель пристально взглянул на Ингу и проговорил тихим напряженным голосом:

— Как ты считаешь — кто-то должен был заплатить за его погубленную жизнь?

— Ты хочешь сказать, что нашел виновных в страданиях своего деда и теперь мстишь их потомкам? Но ведь это же бред! Это безумие!

Глаза похитителя побелели, он дернул за рычаг и опустил Ингу вниз, теперь она висела на уровне его роста. Убийца придвинулся к Инге и выдохнул ей в лицо:

— Никогда не смей так говорить! Я не безумен! Это мир безумен, жизнь безумна!

Инга поняла, что играет с огнем. Но она попыталась снова разговорить убийцу, чтобы оттянуть неизбежное.

— Откуда ты знаешь такие подробности того давнего дела? Со слов деда?

— Нет! — Убийца криво усмехнулся. — Я знаю все из первых рук, от самих участников заговора!

— Как это?

Взгляд убийцы затуманился, как будто он вглядывался в недавнее прошлое. Он снова заговорил:

— Ты веришь в высшую справедливость? Год назад я оказался по работе в маленьком провинциальном городке. Вечерами мне было нечего делать, и я проводил время в пивном баре. Там я познакомился с молодым парнем из местных. Звали его Андрей. Мы разговорились, и случайно я узнал, что его предки, как и мои, — петербургские немцы. Больше того, его дед, как и мой, учился до войны в Петришуле. Слово за слово, мы вместе вышли из бара, и Андрей пригласил меня к себе домой, выпить еще по рюмке за знакомство. Такой, знаешь, был открытый парень, выпить не дурак, особенно за чужой счет.

— Ты говоришь о брате Воскобойникова? — Инга вспомнила, что того звали Андрей.

— Не перебивай! — огрызнулся убийца. — Слушай дальше! Он жил с родителями, которых в тот день не было дома. Мы снова выпили, и Андрей показал мне дневник своего деда. Его мать хранила его в старых бумагах, оставшихся от бабки. На что угодно могу спорить, что никто из семьи этот дневник даже не пролистывал! А зря, узнали бы много интересного.

Этого деда, кстати, звали Пауль Шнитке. Он был главным виновником тех давних событий. Его дневник представлял собой толстую тетрадь в черном коленкоровом переплете, исписанную аккуратным мелким почерком.

Я заглянул в дневник и почти сразу увидел свою собственную фамилию.

Я решил во что бы то ни стало завладеть этим дневником. Напоил Андрея, а когда тот заснул, забрал дневник и ушел, вернулся в свою гостиницу.

Там я всю ночь читал этот старый дневник — и узнал из него, какую страшную шутку сыграли одноклассники с моим дедом.

Когда они поняли, что Пауль Шнитке убил Зайцева, они поняли и другое: Пауля, одного из них, их друга, арестуют за убийство. Но и всем остальным придется несладко. Вся школа знала, что они — одна компания, а в то время из каждого рядового преступления старались сделать заговор. И их всех могут привлечь как соучастников. Их девиз — один за всех и все за одного — может приобрести новый и страшный смысл.

И тогда в умной голове Эльзы Берг возникла гениальная, как ей показалось, идея — свалить все на «Дурня Ганса», на моего деда. Лучше уж пусть он пострадает «один за всех», чем они — «все за одного».

Для начала она убедила Ганса, что он — член их команды, что он с ними заодно и должен говорить, что во время убийства они все вместе были в кино. О, эта красивая и умная девица могла убедить в чем угодно любого мальчишку, а не то что такого наивного парня, как Лемке. Одно слово — Дурень Ганс!

Потом еще один парень из их компании, Алеша Вестготтен…

— Вестготтен! — ахнула Инга. — Родственник антиквара?

— Родной дед, — подтвердил убийца. — Так вот, Вестготтен был очень ловкий и небольшого роста. Вечером он пролез через окно в квартиру Ганса Лемке и украл у него мешок с коньками. Потом вместе с Маратом Сикорским они отвинтили коньки от ботинок Ганса и заменили их на окровавленные коньки Пауля. Затем подложили мешок с коньками в шкафчик Ганса в школьном спортзале.

На следующее утро, когда в школу пришли люди из милиции, Ганс своим взволнованным видом привлек внимание лейтенанта. Тот спросил его, где он был накануне, и сразу же поймал на лжи. Все остальные участники заговора дружно топили одноклассника, а когда в шкафчике Ганса нашли окровавленные коньки — его судьба была решена.

Разумеется, на допросе у следователя он пытался рассказать, как все было на самом деле. Но его просто не стали слушать, отец Зайцева был при власти, он требовал найти убийцу своего сына как можно скорее. Так что следователь пригрозил Гансу, запугал и вырвал признание, после чего закрыл дело. И невинного парня осудили на десять лет.