– Ты одна? – спросил осторожный Абражевич.

В ответ Марья Ивановна прохрипела что-то неразборчивое, похожее на длинное матерное выражение, которым обыкновенно пользуется боцман надводного корабля, обнаружив на палубе бидон с разлитой краской.

– Понял тебя, – обрадовался Абражевич. – Жди, сейчас подъеду.

Марья Ивановна Андрейченко была его козырным тузом в сложной игре с зарвавшимся бандюгой. Верная сподвижница Павла Николаевича давно уже работала на два фронта, и обошлось это Абражевичу не так уж дорого. Благодаря ее любезным стараниям у него накопилось на подельщика такое досье, по которому любой суд, даже самый демократический, немедленно впаяет «вышку». Обнаглевший Пашка об этом, скорее всего, не догадывался, оттого с каждым днем держал себя все более заносчиво. Пышная матрона была мила Абражевичу и сама по себе. Существо неведомого роду-племени. Татарка? Еврейка? Цыганка? Эстонка? Она владела неким странным агентством, которое позволяло ей вести именно тот образ жизни, который она и вела.

Поначалу судьба у нее не заладилась: по молодости и глупости залетела на три года в зону, откуда через общих знакомых позже познакомилась с Пашкой. После отсидки, что называется, поперло! Диплом университета, удачное замужество, двое детишек-погодков. Муж – дипломатический сотрудник среднего звена – вскоре понял, с кем имеет дело. Застукав любимую женушку со своим шофером на супружеском ложе, повел дело тонко: не только добился развода, но и оставил Машу на бобах – без квартиры и без обоих детишек. Но Марья Ивановна горевала недолго и даже была благодарна мужу на наглядный урок. В апрельскую капель, когда история, неловко развернувшись, несильно подтолкнула Родину-мать на рыночные рельсы, угадала замуж вторично. Да за кого – за подпольного царька и барыгу Гофмана, который чуть ли не с войны держал в своих руках, почитай, едва ли не весь подпольный антикварный бизнес. С ним помучилась недолго: барыге в момент бракосочетания было далеко за семьдесят. Опаленный безрассудной страстью к смуглой черноглазой тридцатилетней Машеньке, старый козел счастливо надорвался в запоздалом мужском борении и однажды, в момент очередного оргазма, безгрешно и невинно усоп под ее крутым бедром.

Слава Создателю, все богатства старика, в том числе роскошную квартиру в центре и загородный трехэтажный особняк, наученная горьким опытом Марья Ивановна переоформила на себя заблаговременно. Похоронив Гофмана, вдовица оказалась материально обеспеченной на три жизни вперед. Поэтому к фирме Павла Николаевича, когда тот сделал ей предложение, Марья Ивановна примкнула не из бедности, а следуя напору своей деятельной и творческой натуры, которую никак не могло удовлетворить бессмысленное существование. На тактичное обольщение Абражевича, как он и сам догадывался, она пошла тоже не из-за его скудных подношений, а скорее из охоты подперчить стремительно утекающие дни молодой зрелости дополнительными острыми впечатлениями. Самому Абражевичу она мало симпатизировала и как мужику, и как личности. Иногда эта пренебрежительность, которую Марья Ивановна и не скрывала, сильно расстраивала Василия Васильевича. Дабы подать себя в более выигрышном свете, он недавно попытался вступить с капризной дамой в интимный контакт, и попытка с ходу удалась, но еще более разочаровала требовательную жрицу любви. «Какой-то ты с виду, Васек, крепкий, а выдыхаешься быстро», – задумчиво укорила она Абражевича сразу же после случки, в которой победоносный Василий Васильевич выложился без преувеличения до донышка и сам получил такое удовольствие, как если бы взбежал без подготовки на Кавказский хребет.

…Отворив дверь, Марья Ивановна повернулась спиной и, не оглядываясь, удалилась в глубь своих многокомнатных апартаментов. Плавно вильнул ее зад, обтянутый черной ночной сорочкой. Догнал ее Абражевич уже в спальне, где она у зеркала наводила красоту, то есть пыталась с помощью косметики замаскировать следы ужасного и, видно, многосуточного похмелья.

– Поднимаешься поздно, как царица, – произнес неуместный комплимент Абражевич.

– Чего приперся, говори.

– Грубо, Машенька, очень грубо. Не идет тебе. Ты хоть знаешь, который час?

Женщина обернулась незрячим, злым лицом, но промолчала. Вдруг, точно спохватившись, помчалась в гостиную. Абражевич – за ней, ловя ноздрями ядреную смесь французского парфюма и бабьего жирного пота. В гостиной на низеньком, с вычурной резьбой столике стояли початая бутылка коньяку и коробка шоколадных конфет. Женщина стоя наполнила рюмку, быстро ее проглотила и блеснула слезинками. Затем, плюхнувшись в кресло, растеклась телесами и пожаловалась:

– Чуть сердце не остановилось, Вась!

– И остановится, если такой образ жизни будешь вести. Ты все-таки уже не девочка, извини за прямоту.

Пока все это говорил, не мог отвести глаз от больших и сочных грудей, прозрачно натягивающих сорочку. Она заметила и запросто предложила:

– Можем лечь, если хочешь. Дай только отдышусь. Выпей, коньяк хороший, с густинкой.

Абражевич ненавидел, презирал вот такие нелепые на бегу приемы спиртного, но уклониться посчитал неучтивым. Налил в пустую рюмку, задержал дыхание, выпил. Положил в рот конфету.

– Ну что, Васенька, тревожно, да?

Угадала проказница! Абражевич всегда удивлялся умению этой женщины читать чужие мысли и чувствовать ситуацию.

– Верно, Машенька. Хотим получить большие деньги, а с кем к делу приступаем? Павел – обыкновенный ганстер, бандит, его место за решеткой.

– А мы с тобой кто?

Об этом Абражевич сам нередко задумывался, правда эпизодически, и сейчас решил пропустить вопрос мимо ушей.

– Рискованное дело, и обратного хода не будет. Он же сам партнеров подбирает. Таких же, как и сам – всякую шушеру. Это меня и беспокоит, и что можно сделать в данной ситуации – ума не приложу!

– Ах вот ты о чем! – Жеманно потянувшись, Марья Ивановна вновь наполнила рюмки. – Тебя, Васенька, этот субчик волнует, морячок вдруг нарисовавшийся?

– И он в том числе, – согласился Абражевич. – Кто такой? Откуда он случаем всплыл? Ты его видела?

– Видела, – заманчиво колыхнула грудями женщина. – Красивый мальчуган. Но для меня, пожалуй, староват.

– Маша! – взмолился Василий Васильевич. – Можем мы поговорить серьезно, без пьяной чепухи?

– Можем. Ты прав, Павел стал слишком самоуверенным. Думаю, скоро рухнет и многих, кто вокруг, потянет за собой.

– Так что же делать, Машенька? Надо его срочно менять! – заволновался Абражевич.

– Найдется кто-то другой, не трусь. Лучше пей, голубок.

Он осушил рюмку и вскоре, не понимая даже, что произошло, очутился в постели с Марьей. Принудительное совокупление ему не понравилось. Марья Ивановна обращалась с ним, как с электрическим массажером. Властно командовала, направляла, вертела так да сяк. Когда же он попытался преждевременно отвалиться на бок, отвесила ласковую затрещину, отчего в глазах у него помутнело и заканчивать любовь пришлось вслепую.